Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тиква Вайс
Теперь Эдди без каких-либо инструкций устраивается подальше от толпы, усаживаясь на плоский валун на краю поляны, как будто он делал это раньше миллион раз. Он загружает одно из видео с поездом, которое Уэйд сохранил для него перед тем, как мы уехали из дома, но прежде чем я успеваю попросить его об этом, он полностью выключает звук, смотрит на меня и гордо улыбается.
Я не уверена, что мой муж объяснил нашему сыну, чего от него ожидали, но этот ребенок сегодня был ангелом. Забавно, что теперь, когда Уэйд и Эдди наконец-то сблизились, открылся совершенно новый путь из мира Эдди в наш, и это, безусловно, помогло нашему сыну. Теперь он ходит в школу три дня в неделю, а по утрам в четверг Уэйд опаздывает на работу, потому что помогает с уроком естествознания в классе Эдди.
Мы с Уэйдом по-прежнему подходим к нашим отношениям с сыном совсем по-разному, и из-за этого неизбежно возникает напряженность. Уэйд всегда будет хотеть вытолкнуть Эдди из его зоны комфорта, и я всегда буду хотеть обеспечить ему безопасность и структуру – но в наших совершенно разных подходах мы достигаем некоего хрупкого баланса. Я извлекаю из этого выгоду, но и Уэйд тоже, а самое главное – и Эдди.
Келли берет меня за руку, когда все занимают свои места вокруг могилы. Безо всяких предисловий священник начинает короткую поминальную службу, которую мы запланировали.
Отец Белахач поначалу был сбит с толку, когда я позвонила ему несколько недель назад, чтобы попросить его о помощи, и это справедливо, потому что вся эта история потребовала некоторых объяснений. Сначала я просто сказала, что нам нужно предать земле прах моей набожной бабушки-католички и всего, что осталось от моего дедушки-еврея и другой его семьи. Как только отец Белахач пришел в себя, он сказал, что будет рад помочь нам с чествованием их памяти и он что-нибудь придумает. Когда мы прибыли сюда сегодня, он представил нас раввину Зольдаку, который проделал весь этот путь из Кракова, чтобы участвовать в ритуале.
Я не могу придумать ничего более совершенного и подходящего для этих людей, чем многоконфессиональная поминальная служба.
Теперь отец Белахач приглашает раввина Зольдака выйти вперед, и он несколько минут говорит со всеми нами по-английски: о горе, любви и невероятной силе самопожертвования. Я взволнована, когда все это происходит, но это достигает новых высот, когда рабби Зольдак начинает петь El Malei Rachamim[18]. Когда еврейские слова поднимаются вокруг нас, на меня обрушивается цунами горя и благодарности, и я не могу удержаться от рыданий. Я плачу из-за дедушки, которого обожала, и мне хотелось бы знать, что бы он почувствовал, узнав, что однажды мы привезем его прах, чтобы упокоить рядом с Евой, Тиквой, Алиной и Томашем, в то время, когда его веру можно чтить безо всякой опасности. Я представляю себе Томаша Сласки, человека, которого я никогда не имела чести знать, – но мне и не нужно быть с ним знакомой, чтобы твердо верить: он одобрил бы каждый аспект этого ритуала, и нет сомнений, что и моя Бабча тоже.
Священник приглашает меня выйти вперед. Я опускаюсь на колени, чтобы упереться в мягкую траву, затем осторожно опускаю коробку в яму в земле, которую приготовил для нас один из сыновей Эмилии. Священник присаживается на корточки рядом со мной и зачерпывает горсть земли, затем посыпает ее сверху. Он повторяет это трижды, тихо говоря:
– Во Имя Бога, милосердного Отца, мы предаем тела Алины и Саула покою могилы, а вместе с ними и память о любимых Саула: Евы и Тиквы.
Уэйд берет ручной совок из моего рюкзака и засыпает коробку. Позже сын Эмилии позаботится о том, чтобы этот участок был забетонирован и мы все могли быть уверены, что их никогда не потревожат. Потом мы встаем, церемония закончена. Мы тихо переговариваемся, а затем толпа начинает расходиться, возвращаясь в квартиру Эмилии в Кракове, где она устраивает поминальный обед для всех нас. Мои родители бредут обратно к фургону с Келли на буксире, а Уэйд смотрит на меня.
– Ты в порядке? – мягко спрашивает он.
– Вообще-то я в порядке, но… – Я прочищаю горло. – Мне не помешает минутка.
– Я заберу Эдди, – предлагает Уэйд.
Но потом мы оба смотрим на сына, который устроился на длинном плоском камне, полностью расслабленный, уставившись в свой айпад.
– С ним все хорошо. – Я улыбаюсь, целую Уэйда в щеку. – Мы вернемся в фургон через несколько минут.
Когда Уэйд уходит, я смотрю на мемориальную доску и надгробие и думаю о путешествии десятимесячной давности. Поездка ради Бабчи открыла для меня мир, который я только сейчас начинаю понимать. Я начала записывать то, что узнала во время путешествия, чтобы Келли и Эдди могли прочитать это, когда они подрастут, и проект зажил своей собственной жизнью – я думаю, что, возможно, я непреднамеренно начала писать книгу.
Я всегда думала, что моя семья нуждается в ста процентах моей энергии, однако я учусь тому, что могу не только полностью сосредоточить на них свою любовь, но и уделить время другим вещам, которые тоже важны для меня. В эти дни я занята еще больше, но самое любопытное, что я чувствую себя гораздо менее измученной.
– Спасибо тебе, Бабча, – шепчу я, когда легкий ветерок колышет ветви надо мной. – Спасибо, что доверила мне найти ответы для тебя. Я и забыла, что знаю, как это делается.
Эдди резко выпрямляется и пристально смотрит на деревья вокруг нас, что-то высматривая. Когда я наблюдаю за ним, сквозь меня проходит странная дрожь.
– Эдди, – повторяет он. – Эдди, дорогой, ты хочешь чего-нибудь поесть?
Дрожь снова пробегает по моему телу, а затем так же уверенно, как если бы ее руки сомкнулись вокруг меня, я чувствую присутствие Бабчи с нами на этой поляне, я чувствую ее покой, ее любовь и ее благодарность. Я закрываю глаза, пытаюсь удержать в себе это ощущение и в самый последний раз шепчу: «Прощай, Бабча». Эдди встает и идет через поляну, чтобы взять меня за руку. Я смотрю на него сквозь слезы и обнаруживаю, что он терпеливо смотрит на меня снизу вверх.
Эмилия и наши дальние родственники будут ждать нас в Кракове, а затем в течение следующих двух недель Уэйд, Келли, Эдди и я собираемся вместе исследовать эту страну. Нам нелегко быть здесь, так далеко от нашей повседневной жизни, вне нашей зоны комфорта, но мы будем стараться, потому что это важно для