– И обнаружила ключ, – сказала я. – А затем и письмо.

Я взглянула на наши переплетенные пальцы. Казалось, мы с ней одно целое.

– Она пыталась выяснить с вами отношения?

Хелена долго молчала, и я тоже не произносила ни слова, по-прежнему держа ее за руку, ведь это было единственное утешение, которое я могла ей дать.

– Она принесла мне Библию, заставила подчеркнуть этот фрагмент и прочитать его вслух. Потом заставила меня сжечь письмо, говоря, что я должна была сделать это, как только получила. Что она была счастлива, думая, что ее Самюэль где-то живет своей жизнью и что Бенджамин может в один прекрасный день привезти его к ней.

А потом она просто стала готовиться к смерти. Я этого тогда не осознавала. Она не хотела со мной разговаривать и не позволяла мне объяснить причины, вынудившие меня совершить все эти непростительные поступки. Я хотела дать ей время, думая, что когда-нибудь она будет в состоянии выслушать меня. Но она приняла эти ужасные таблетки… и я больше ничего не могу ей объяснить, не могу оправдаться…

Голос ее звучал все тише и тише, и, хотя у меня еще оставались вопросы, я поняла, что надо остановиться.

– Вы готовы ехать домой?

Она удивила меня тем, что даже не стала спорить, а просто кивнула и позволила мне положить ключ обратно в корзинку, накрыть ее крышкой, а потом помочь подняться со скамейки.

Мы подошли к могиле Магды, и тут вдруг стрекоза внезапно ожила и, замахав блестящими радужными крылышками, переползла на другой край надгробия.

– Жаль, что вы не можете познакомиться с Магдой, – сказала Хелена. – Это была самая умная женщина из всех, кого я когда-либо знала, и сердце ее было полно доброты и сострадания к людям. Финн очень похож на нее.

Она приложила пальцы к губам, а потом дотронулась до каменного надгробия и тихо произнесла несколько слов на венгерском языке.

Когда она закончила, я спросила:

– Это была молитва?

– Да, в определенном смысле, – ответила она, поворачиваясь ко мне и глядя в лицо своими пронзительными голубыми глазами. – Это то, что Магда сказала мне перед смертью, и все это время я не могла понять, что означают эти слова. – Она закрыла глаза и какое-то время молчала, а потом продолжила: – Есть прошлое и будущее, а есть мгновения между ними, когда мы выбираем, какие двери в своей жизни открыть, а какие закрыть.

Стрекоза взмыла в воздух, какое-то время повисела над нашими головами, а потом стремительно полетела к старым дубам, укутанным испанским мхом, словно шалью. Старуха взяла меня под руку, и мы медленно направились к машине, предаваясь размышлениям о дверях, которые нам приходилось открывать в своей жизни и которые закрывались за нами, а также о тех, которые все еще были для нас открыты.

Я лежала в своей спальне в «Лунном мысе», слушая мерный гул кондиционера, и из головы у меня не выходили слова, которые произнесла пожилая женщина на безлюдном кладбище. Пустая комната Джиджи по соседству со мной просто кричала об одиночестве, и страх затаился там, словно зверь, готовый к прыжку.

Мы с Финном созванивались по нескольку раз в день, и каждый раз он сообщал об улучшении в состоянии Джиджи. Гематома спала почти полностью, и врачи уже готовились вывести ее из искусственной комы. Следующим шагом было выяснить, в состоянии ли она дышать самостоятельно, но так далеко мы заглядывать боялись.

Наконец я выбралась из постели и открыла окно, чтобы вдохнуть пряные ароматы летней ночи, надеясь, что музыка прибрежных болот сотрет воображаемый стук дверей, которые открывались и закрывались в моем сознании. Я замерла, гадая, не послышался ли мне шум приближающейся машины, из окон которой доносились призрачно легкие звуки фортепьяно, они словно совершали в ночном воздухе свой причудливый танец.

Звук становился все ближе, и я высунулась из окна, прислушиваясь, пока не заметила свет двух фар, движущийся между пекановыми деревьями по направлению к дому. Я оторопела, узнав звуки мазурки Шопена, и сразу поняла, кто приехал.

Я сбежала по ступенькам, пробежала через холл к входной двери и распахнула ее как раз в тот момент, когда машина остановилась перед домом и музыка умолкла вместе с мотором, но свет фар по-прежнему лился, словно два белых светящихся туннеля, идущих вдоль дороги и заканчивающихся там, где темнота сливалась с водой.

Финн открыл дверь и вышел из машины. Щебенка на дорожке скрипела под его ногами. Я медленно пересекла крыльцо, ступая очень осторожно. Лунный свет бросал на поляну серебристые тени и рассыпался тысячью бликов на поверхности бухты, там, где она сливалась с рекой.

– Финн? – Вопрос растаял в ночном воздухе вместе с надеждой и страхом, которые меня переполняли.

– Она пришла в себя. Понимаешь, Джиджи уже в сознании. Она разговаривает и задает вопросы. Сканирование мозга показало, что повреждений нет.

Его голос сорвался на последнем слове, но я видела, как сверкнули в темноте его белые зубы, когда он улыбнулся, пытаясь взять себя в руки.

Я сбежала по ступенькам, не чувствуя под собой ног, не чувствуя ничего, пока не оказалась в его объятиях и не прижалась лицом к теплой груди.

Он обхватил ладонями мое лицо, освещенное лунным светом, и принялся целовать мокрые щеки, пробуя на вкус слезы, которые я даже не заметила. Его губы прижались к моим, давно не бритые щеки царапали лицо, и я ответила на его поцелуй. Я без слов говорила ему, как счастлива, что с Джиджи все будет в порядке, словно торопясь высказать все, что накопилось у меня на душе с того самого момента, когда он впервые поведал мне о той звездной ночи в детстве, которую он провел под моими окнами и с восторгом слушал музыку, рождающуюся под моими пальцами.

Я отстранилась и прислушалась к нашему прерывистому дыханию, видя в его глазах немой вопрос, а потом взяла его за руку и повела в дом, беззвучно закрыв за нами входную дверь. Мы так и поднялись по лестнице, держась за руки, и я помедлила секунду, прежде чем распахнуть дверь в его спальню.

Мы стояли в полутемной комнате, лунный свет лился из окна, освещая лицо Финна и отражаясь в удивительных серых глазах. Он прикоснулся пальцами к моей щеке, губам, а я отступила назад, стянула футболку, и она упала на пол у моих ног.

Я отбросила покрывало на постели и легла, наблюдая в полутьме, как он сбрасывает свою одежду, а на его коже играет лунный свет. Он скользнул под одеяло рядом со мной, и я почувствовала тепло его тела, когда он склонился надо мной, покрывая поцелуями.

Наши ласки были неторопливыми, мы прикасались друг к другу нежно и уверенно, словно ждали этого момента уже очень давно и знали, каково это будет – ощущать под руками обнаженную кожу и слышать биение наших сердец. И теперь мы знали, чувствовали, что впереди целая жизнь, наполненная счастьем и единением.

Потом, когда мы лежали в объятиях друг друга, с переплетенными ногами, на узкой односпальной кровати, я посмотрела на потолок, с которого свешивались реликвии его детства – ракеты, несущиеся сквозь бескрайнее космическое пространство, и вспомнила, что он сказал, когда я впервые переступила порог этой комнаты. «Я хотел быть астронавтом».