мамой его ребенка. Последовал всплеск ревности, которую я не часто испытывала.

Ревность переросла в гнев, что было моим обычным проявлением любых негативных эмоций. Рука Дамиана сжалась, но на этот раз Никки наклонился ближе, проводя рукой вверх по моему бедру. Этобыло не сексуально, больше — утешительно, но он расстегнул свой ремень безопасности, чтобы сделать это, таким образом, внезапно, оказалось, что я смотрю ему в лицо с расстояния достаточно близкого для поцелуя. Я знала, что он ощущает мои эмоции, но не мысли. Что, по его мнению, заставило меня ревновать?

Под натиском противоречивых эмоций умиротворение стало рассеиваться. Внезапно, я забеспокоилась, испугалась и… Проклятье, если при мысли о том, что у Натэниэла будет ребенок с кем-то другим, я чувствую подобное, то, что это говорит обо мне, о нас? При том, что Фортуна была нашей общей любовницей. Это было хорошим и практичным решением для всех, так почему же у меня в голове и сердце это не кажется таким уж хорошим и практичным?

Натэниэл наклонился и нежно поцеловал меня в щеку. Это заставило меня повернуться и посмотреть на него. Я поняла, что он получает не только мои эмоции, но иногда и мысли. Сколько он получил прямо сейчас? Внезапно, у меня в горле забился пульс, в груди сжалось, но это был не страх полетов. Не-а, паника относилась к ребенку, но была не той, что обычно. Я сидела в ванной, пристально смотрела на тест на беременность и молилась, чтобы он оказался отрицательным. У меня даже был один ложно-положительный результат, когда я заполучила всех своих внутренних зверей. Но глядя в глаза Натэниэла с расстояния в несколько сантиметров, я внезапно кое-что поняла. Я действительно хотела иметь ребенка от него и Мики. С Микой такой возможности не было… потому что за несколько лет до нашей встречи, он сделал вазэктомию… Но Натэниэл и я могли. Просто до этой секунды я не знала, что хотела этого. Блядь, это было чертовски плохой идеей.

Натэниэл подарил мне улыбку, которая озарила все его лицо. Он просто светился счастьем. А это означало, что он точно знал, о чем я думаю и чувствую. Черт возьми, черт, черт.

— Почему ты считаешь это чертовски плохой идеей? — спросил Дамиан, и я поняла, что в данный момент мы втроем были слишком взаимосвязаны, чтобы он остался в стороне.

Дев наклонился над спинкой сиденья Дамиана и спросил:

— Что плохая идея?

Натэниэл посмотрел на Дева этим сияющим, счастливым лицом.

— Анита хочет иметь ребенка со мной.

Дев позволил удивлению проявится его на лице.

— Вау, это… неожиданно. Отлично, но… Вау

— Желание иметь ребенка с кем-то не означает, что ты это сделаешь, — сказала я с некоторым отчаянием.

— Я думала, что это так и работает, — сказала Фортуна.

Я внезапно рассердилась на нее, потому что ее готовность забеременеть заставила меня слишком сильно об этом задуматься. Я была в бешенстве на нее в тот момент.

— Это несправедливо, Анита, — сказал Натэниэл.

— Ты действительно позволишь забеременеть от тебя кому-то?

— Я хочу иметь ребенка с тобой, но ты сказала мне, что этого никогда не случится, а я хочу детей.

— Тебе еще и двадцати пяти нет. Что за спешка? — спросила я.

— Это должно произойти не прямо сейчас, но я думал, что ты отнесешься к этому иначе, если это будет женщина из нашей полигруппы.

— Я тоже, — призналась я.

Фортуна сказала:

— Если я правильно поняла, то вы говорите обо мне и Натэниэле. Разговор о нем и обо мне не был серьезным, не более того, что я могла бы прекратить использовать противозачаточные и продолжать заниматься сексом со всеми. Как Арлекинам, нам не разрешалось размножаться, если только Мать не выберет нас для этого, и тогда, как и Сократ, мы не чувствовали себя в безопасности настолько, что я могла бы позволить себе выносить ребенка.

Эхо взяла ее за руку и сказала:

— Мы чувствовали себя в безопасности настолько, чтобы размышлять об этом, но это не ребенка Натэниэла мы хотим, а своего собственного.

Я кивнула.

— Понимаю… честно… и ты абсолютно не заслужила моего гнева, но меня просто корежит из-за того, что именно я из-за этого чувствую. Я имею в виду то, что ты и сказала: беременность выведет меня из строя. Я не смогу выполнять свою работу.

— Я тоже, в конце беременности, — согласилась Фортуна.

— Но после родов вы сможете вернуться в боевую форму, — сказала Эхо.

— Но тогда у нас будет ребенок, который может стать величайшим заложником на свете, — произнесла я.

— Забрать ребенка Жан-Клода и Аниты Блейк было бы самоубийством, — сказала Эхо.

— Маловероятно, что Жан-Клод станет биологическим отцом. Ему более шестисот лет. Большинство вампиров становятся не фертильны после сотни или около того, — сказала я.

— В юридическом плане ты выйдешь замуж за Жан-Клода, так что в глазах всего мира ребенок будет его, — сказала она.

Я взглянула на Натэниэла.

— Как тебе такое?

Он ухмыльнулся мне.

— Конечно, ребенок будет звать всех нас Папами.

— Жан-Клод, вероятно, был бы Père, что на французском означает «Папа», — сказала я. — И благодаря связи с ним, я даже произнесла это слово правильно, чего я никогда не смогла бы сделать сама.

— Наверное, у нас были бы разные именования пап для всех нас, — сказал Натэниэл

— Что ты имеешь в виду, именования пап?

— Жан-Клод мог быть Père, но мы могли бы использовать папа, папочка, папка, отец, батя весь сленг для отца.

— Ты действительно думал об этом, — сказала я, и не была рада этому.

— Анита, я пытался подумать обо всех аргументах «против», чтобы когда мы, наконец, по-настоящему поговорим об этом, я былготов. Я никогда не думал, что это будет так.

— Неважно кто отец или папка, или кто там. У ребенка по-прежнему будет висеть на груди вывеска: «Пожалуйста, похить меня и используй против моих родителей».

— Эхо уже говорила, что это было бы самоубийством, — сказал Джакомо.

— Да, но люди все чертово время совершают глупости.

— Анита, — позвал Никки.

Я посмотрела на него, находящегося так близко ко мне, почувствовала вес его руки на своем бедре, близость всей этой сдержанной мускулистой силы.

— Чтобы добраться до твоего ребенка, сначала они должны будут пройти через меня.

— И меня, — присоединился Дев.

— И меня, — добавил Прайд.

Салон самолета наполнился голосами всех тех, кто повторял те же слова.

— Да, ребенок мог бы стать заложником, если бы его можно было похитить, — сказала Эхо. — Но вероятность того, что кто-то или любая группа, убив всех нас захватит ребенка, почти равна