Теперь вопрос состоял в том, кто мог бы привести все это в божеский вид. Мы с Кэмероном обратились к Тому Стоппарду, но он вежливо отказался. Вторым вариантом был Джим Стайнман. Мы встретились с ним за потрясающим обедом в парижском Le Grand Véfour. Человек, подаривший миру «Bat Out of Hell», был большим любителем поесть и выпить. Кроме того, он вечно мучился с выбором. Годы спустя во время работы над «Whistle Down the Wind» я сполна познакомился с этой его особенностью. Одним жарким нью-йоркским вечером мы пошли в мексиканский ресторан. Джим пристально изучил меню, затем подозвал официанта и сказал: «Мы будем по одной порции всего».

Официант озадаченно переспросил: «Вы уверены, что хотели заказать по одной порции всего, сэр?»

Джим задумался: «Вы правы. Нам нужно по шесть порций всего».

Мы с Кэмероном опоздали на полчаса на встречу в Le Grand Véfour. На столе перед Джмом стоял целый ряд декантеров, а за ним громоздились бутылки в ведерках со льдом. «Я не мог решить, какой урожай Латура заказать», – сказал он.

Кэмерон заметил, что у Джима неестественно бледная кожа, которая, вероятно, никогда не видела солнца. Он предложил поселить его в подвале в Сидмонтоне и говорить ему, что на улице ночь, когда нам нужно будет поработать. Но у Джима были обязательства перед Bat Out of Hell, и мы не совпадали с ним по времени. Тем не менее мы стали хорошими друзьями, и я даже написал с ним одну из своих лучших песен 1990-х годов – «No Matter What».

ЗАТЕМ Я ПОЗВОНИЛ Ричарду Стигло. Ричард был большим любителем оперы, и я подумал, что его остроумие поможет удержать шоу от излишней напыщенности. Я решил показать первый акт на Синдонтонском Фестивале 5 июля 1985 года. Одного акта было достаточно, чтобы понять, есть ли у «Призрака» потенциал.

К тому моменту Кэмерон еще не успел добиться особого успеха со своей другой французской находкой. Около года назад кто-то дал ему послушать французский концептуальный альбом с коротким мюзиклом по мотивам «Отверженных» Виктора Гюго, поставленным в Париже в 1980 году. Кэмерон отметил несколько сильных композиций и решил, что Тревор совместно с Королевским шекспировским театром сможет переделать шоу для англоязычной аудитории.

Впервые он упомянул «Отверженных» во время ланча в Le Caprice. Он возмущался тем, что в качестве поэта-песенника пригласили Джона Питера, однодневного критика и поэта из Sunday Times, который нашел последнюю песню из «Кошек» особенно тошнотворной. Кэмерон даже начал переговоры с Бидди Хэйворд по поводу «Отверженных», которых можно было бы показать на сцене Пэласа после показов Королевской шекспировской компании. Не считая «Отверженных», мы постоянно работали рука об руку. У нас был мюзикл «Песня и танец» и «Café Puccini», и Кэмерон в очередной раз убедился, насколько я был воодушевлен идеей поставить «Призрака». Когда он послушал черновые композиции, то сразу засомневался, сможет ли Ричард написать слова. Но мы согласились, что не будет ничего плохого, если мы напишем один акт и покажем его на Фестивале в пятницу вечером, а «Café Puccini» займет все субботнее утро.

Поскольку Джон Непер был занят в постановке «Отверженных», Кэмерон предложил пригласить Марию Бьорнсон помочь нам с художественным оформлением и костюмами. Она только что закончила работу над пьесой «Camille» в театре Шекспира. Это была отличная идея. Он также предложил задействовать актеров из «Отверженных», чему я ужасно обрадовался. Колм Уилкинсон, мой первый Че, получивший роль Жана Вальжана, мог бы сыграть моего Призрака. Несмотря на то что Сара Б. гастролировала с «Реквиемом» по Европе, роль Кристины, безусловна, была ее. Весь май я сочинял музыку, так что он напрочь выпал из моей памяти.

В июне пришло время для перерыва. Меня с композиторами Джули Стайном и Саем Коулмэном позвали сыграть на вручении премии «Тони». К сожалению, 1985 год был не богат на мюзиклы, и организаторам даже пришлось исключить некоторые номинации. Вечеринка перед вручением в отеле Плаза тоже не обещала ничего грандиозного – сотрудники нью-йоркских отелей объявили всеобщую забастовку.

Нужно было обладать достаточной храбростью, чтобы прорваться на вечеринку через толпу крайне агрессивных пикетчиков. Что-то подсказывало мне, что это не та площадка, где уместно приводить в пример протестующих шахтеров, которых я обсуждал с Маргарет Тэтчер за ужином на прошлой неделе. Так что, едва увернувшись от летевшего прямо в меня яйца, я попал на мероприятие, которое понравилось бы только любителям ходить на поминки. В углу я заметил Хала Принса. Он был номинирован на премию «Лучший режиссер мюзикла» со постановкой «Grind». Даже на таком безрыбье она обладала такими же шансами на победу, как я возможностью обратить пикетчиков снаружи в тэтчеризм. Я предложил Халу переместиться в более приятное место. Вскоре я уже спрашивал Хала, не думал ли он когда-нибудь о работе над романтической вещью, полностью ожидая, что человек, поставивший «Company» и минималистическую «Эвиту», сразу же сменит тему на урожай лимонов в Израиле.

Но вместо этого он сказал: «Конечно, малыш. Есть идеи?»

Я рассказал ему о «Призраке»: как мне в голову пришла идея, как я никогда не думал, что это моя тема, но внезапно наткнулся на книгу. Хал ответил, что собирается приехать в Лондон в конце июня. Мы договорились о встрече в Сидмонтоне.