В конце года римский народ собрался на центуриатные комиции на Септе, сооруженной Агриппой в столь огромном размере, и избрал Гая Цезаря одним из консулов на будущий год. Гай не был кандидатом и в действительности официально являлся несовершеннолетним, ибо несмотря на то, что ему шел четырнадцатый год, он еще не надел мужской тоги; но избиратели написали его имя в избирательных бюллетенях, точно так же, как и в прошлом, они настояли на избрании Августа даже тогда, когда он не был кандидатом. Оба сына принцепса были очень популярны. Недавно толпа приветствовала аплодисментами одиннадцатилетнего Луция, когда тот посетил театр без сопровождения солидной свитой, – и тем не менее трудно поверить, что выборы были совершенно спонтанными. Более чем правдоподобно, что эта идея, вероятно, подробно обсуждалась друзьями Юлии или теми, кто надеялся завоевать признательность как ее собственную, так и ее сыновей.

Август был недоволен и быстро стал действовать так, чтобы сдержать этот народный энтузиазм. Это был еще один случай, когда он оказался преданным традиции сильнее, чем многие другие римляне. Хотя принцепс понизил на десять лет минимальный возраст для занятия старшей магистратуры и предоставил членам семьи право баллотироваться даже в том случае, если они моложе летами, выборы сущего мальчика только потому, что тот его сын, не могли предотвратить обесценивания консульства. Комиции, на которых преобладали более состоятельные граждане, следовало ограничить, и после того Август на народном собрании отказался дать согласие на этот выбор; он публично молился, чтобы никогда снова нужды государства не потребовали бы того, чтобы консулом стал человек моложе двадцати лет, как это случилось с ним в 43 г. до н. э. Вероятно, именно в этот момент принцепс выдвинул собственную кандидатуру на выборы вместо своего сына и, возможно, пообещал оказать мальчику почести как только тот станет мужчиной. Затем он будет понтификом, получит право присутствовать на собраниях сената и в 1 г. до н. э., когда наконец достигнет двадцати лет, примет консульство. Вероятно, это был тот возраст, когда его отец намеревался предоставить юноше более значительную роль в общественной жизни, но весьма возможно, что провозглашение консульства принуждало его к этим обещаниям и отражало то давление изнутри со стороны его собственной семьи и некоторых слоев населения, направленное на продвижение сыновей Юлии.[601]

Вскоре после этого Тиберий неожиданно заявил, что хочет отойти от общественной жизни, утверждая, что он устал после долгих лет напряженного труда. Вместо надзора за восточными провинциями и границами он пожелал жить частной жизнью и продолжать свои занятия на Родосе. Сначала к этому не отнеслись серьезно, но он упорствовал, несмотря на отказы Августа обсудить дозволение ему уехать. В конце концов Тиберий объявил голодовку, отказавшись в течение четырех дней принимать какую-либо пищу до тех пор, пока принцепс не смягчился. Август публично осудил своего зятя за то, что тот бежит от исполнения своего долга перед государством, и только нехотя позволил ему поступить так, как тот пожелает. Вместо того, чтобы с помпой и присвоенной римскому полководцу церемонией отправиться в провинции, Тиберий в сопровождении лишь нескольких друзей скромно покинул Италию. Известие о том, что Август болен, заставляет его на время сделать перерыв. Возможно, это была правда, а может быть, принцепс выдумал болезнь в надежде образумить сына Ливии. Тиберий, чувствуя, что промедление с его стороны выглядит подозрительным, почти как если бы он пребывал в надежде, что его тесть умрет, наконец, отплыл. По пути он сделал остановку, добиваясь, чтобы город Парос продал ему статую Весты, которая, как он объявил, будет помещена в храме Согласия.[602]

Август не пытался скрыть свой гнев на то, на что он смотрел как на предательство со стороны человека, которого он сделал своим зятем и поднял до самого высокого после себя положения в государстве. Агриппа никогда не покидал его подобным образом, хотя в последние годы делались попытки объяснять причину его командования на востоке соперничеством с Марцеллом, но Агриппа, как и Друз, был мертв, и теперь Тиберий оставил его в то время, когда Гай и Луций были еще слишком молоды для того, чтобы помогать. В пятьдесят семь лет император Цезарь Август потерял всех деятельных коллег, которых он так старался приобрести. Гнев, вызванный предательством, соседствовал с недоумением, так как Август и все остальные изо всех сил старались понять, почему Тиберий так неожиданно ушел из общественной жизни. Эта неясность нашла отражение во многих источниках и до наших дней ставила ученых в тупик. Давали различные объяснения: что Тиберий ревновал к Гаю и Луцию или что он желал дать мальчикам возможность продвинуться, не затмевая их своими успехами. Позднее народ утверждал, что он бежал из Рима потому, что не мог более выносить жизни с Юлией.[603]

Ни одна из этих причин не имеет большого значения. Тиберий, совершая объезд провинций, на годы уехал бы от жены и не нуждался бы в том, чтобы прибегать к таким решительным мерам. Гай и Луций были еще слишком молоды, чтобы быть серьезными соперниками, а Тиберий, прежде чем уехал, вскрыл свое завещание, дабы показать Августу и Ливии, что он включил мальчиков в число своих главных наследников. Современные ученые часто толкуют статус Тиберия как положение, по существу, регента, который помогал бы управлять государством до тех пор, пока мальчики не стали бы достаточно взрослыми, чтобы взять это на себя. Август, безусловно, не помышлял о таком образе действий и продолжал рассчитывать на коллегию людей, помогавших ему в управлении государством и сотрудничавших после его смерти. Даже в это время никто, быть может, не разделял его точку зрения. Если Юлия и те, кто ее окружал, настаивали на быстром продвижении ее сыновей, тогда Тиберий, быть может, почувствовал, что то положение, которое он рассчитывал занимать длительное время, ненадежно. Еще труднее представить себе, какие дополнительные полномочия Август мог ему дать, которые он бы еще не имел. Если угроза оставить службу была позицией, занятой из желания поторговаться, то в лучшем случае он оказался бы обманут, а в худшем это имело бы неприятные последствия, из-за которых Тиберий остался бы в политической изоляции и лишился своего круга обязанностей, хотя он и продолжал бы обладать трибунской властью и империем до истечения их срока в 1 г. до н. э.

Иногда очевидное может заключать в себе большую долю истины. Тиберий утверждал, что он устал, и в самом деле, восемь из последних десяти лет он провел в военных кампаниях, и на будущее перед ним маячила перспектива, при которой такая деятельность была бы нормальной. В этом заключалось большое отличие от традиционной публичной карьеры, где магистратуры и провинциальные посты разнообразились менее активным препровождением времени дома. Август, Агриппа и те, кого они зачислили себе в помощники, постоянно трудились и притом без каких-либо значительных передышек. Пугающая перспектива: жизнь в беспрерывном тяжелом труде, подобном тому, который изнурил Агриппу и довел его раньше времени до могилы. Несмотря на свое аристократическое чувство долга, Тиберий в качестве принцепса проведет бо́льшую часть своего времени в уединении вдали от Рима. Август жаловался на тяготы забот о государстве, но, кажется, преуспевал в своей деятельности и постоянных столкновениях с людьми, как с отдельными личностями, так и с толпой. Тиберий никогда не выказывал никакого энтузиазма ради дела, работая вместо этого с неприятным сознанием долга. При том, что он был огорчен потерей брата, несчастливо женился, утомился и в будущем, состоявшем из бесконечной работы, наконец, деля власть со все еще неопытным отпрыском от жены, к которой он питал отвращение, его уединение, пожалуй, было мало связано с политикой. Уставший и пресытившийся, Тиберий удалился от давления, ответственности и любой возможности продолжать карьеру, по крайней мере в обозримом будущем.[604]