– А может, объявление приметил Джимми, когда шастал по Эбери-стрит, пытаясь срубить деньжат за свое молчание, – предположила Робин, но Страйк нахмурился:

– Давайте рассуждать логически. Если она, работая уборщицей, вызнала какие-то порочащие Чизуэлла сведения, значит ее трудоустройство должно было предшествовать попыткам Джимми стрясти с Чизуэлла деньги.

– Ну хорошо, допустим, никакой наводки от Джимми не было. Возможно, о том, что требуется домработница, они узнали случайно, когда в принципе копали на него компромат.

– Чтобы слить информацию на сайт Реальной социалистической партии? – предположил Барклай. – Да на каждого четвертого можно хоть что-нибудь да нарыть.

Страйк хмыкнул от удовольствия:

– Штука в том, что из-за этой бумажонки Джимми всерьез задергался.

Барклай отправил в рот последний шарик из свинины.

– Флик стибрила. Зуб даю.

– Откуда такая уверенность? – спросила Робин.

– Что-то ей от него нужно, – ответил Барклай, поднялся и отнес тарелку в раковину. – Он только потому ее рядом с собой и держит, что она слишком много знает. Сам же мне сказал: рад бы, мол, отвязаться от нее, да не может. Я еще спросил: не легче ли просто послать ее лесом? Он отмолчался.

– А может, она уничтожила тот листок, чтобы не оставлять улик против себя самой? – предположила Робин.

– Вряд ли, – ответил Страйк. – Флик, адвокатская дочь, ни за что не уничтожит улику. Когда запахнет жареным и она начнет сотрудничать с полицией, этот листок ей ой как пригодится.

Вернувшись на диван, Барклай взял свою банку пива.

– Как там Билли? – спросила его Робин, наконец-то принимаясь за остывшую еду.

– Краше в гроб кладут, – ответил Барклай. – Кожа да кости. Его транспортная полиция повязала: в метро через турникет сиганул. Начал брыкаться, так его быстро упаковали. Врачи говорят, у него мания преследования. Сперва считал, что на него охотятся правительственные ищейки, а медики с ними вступили во вселенский сговор, но теперь, когда его на лекарства посадили, у него в башке малость прояснилось. Джимми хотел сразу забрать его домой, да мозгоправы не дали. Но Джимми другое выбешивает, – продолжал Барклай, сделав паузу, чтобы допить «Теннентс», – у Билли с языка не сходит Страйк. Все беспокоится: что ж он не идет? Медики считают, это результат той же мании: выбрать знаменитого сыщика в качестве, типа, единственного человека, которому можно доверять. А я-то не мог им сказать, что они со Страйком знакомы. Тем более – рядом Джимми стоял, втирал им, что это все бред сумасшедшего. К Билли сейчас посетителей не пускают, кроме ближайших родственников, но Джимми там не особо жалуют: он ведь Билли подбивал из больнички домой уйти – дескать, здоров как бык.

Барклай смял в руке жестянку из-под пива и взглянул на часы.

– Пойду я, Страйк.

– Ладно, давай, – сказал Страйк. – Спасибо, что задержался. Я так и думал, что нам полезно будет сообща обсудить эти вопросы.

– Да не за что.

Помахав Робин, Барклай ушел. Страйк наклонился за поставленным на пол пивом и содрогнулся.

– Что такое? – спросила Робин, уминая креветочные чипсы.

– Все отлично, – выпрямляясь, ответил он. – Просто сегодня много ходил, а вчера совершенно напрасно ввязался в драку.

– В драку? В какую драку, с кем? – встревожилась Робин.

– С Аамиром Малликом.

– Что?!

– Да ты не волнуйся. Я же его не покалечил. Почти.

– Но ты не упоминал, что ваши разногласия перешли в рукоприкладство!

– Это я спецом рассказываю – чтобы ты смотрела на меня как на последнего подонка, – съязвил Страйк. – А у тебя даже в мыслях нет пожалеть одноногого напарника.

– Но ты – в прошлом боксер! – возмутилась Робин. – А в нем весу, наверное, пятьдесят пять кило, да и то если с гирькой!

– Он бросился на меня с настольной лампой.

– Кто… Аамир?

Робин не могла себе представить, чтобы сдержанный, педантичный парень, с которым она познакомилась в палате общин, применил к кому бы то ни было физическую силу.

– Да-да. Я надавил на него в связи с чизуэлловским «человек ваших привычек», и он взорвался. Если тебе так будет легче, добавлю, что мне и самому погано из-за этой стычки, – сказал Страйк. – Подожди минуту. Отлить надо.

Неуклюже выбравшись из кресла, он прошел на лестничную площадку, где находился туалет. Как только за ним захлопнулась дверь, на картотечном шкафу возле рабочего стола Робин зазвонил его мобильный, поставленный на зарядку. Встав, Робин потянулась за ним, чтобы не пропустить какой-нибудь важный звонок, и на треснувшем, залепленном скотчем экране увидела имя: «Лорелея». Она слишком долго думала, отвечать или нет, – звонок был перенаправлен в голосовую почту. Когда Робин уже собиралась отойти, тихое «динь» возвестило о поступлении SMS.

С площадки донесся стук двери; Робин бросилась к своему креслу. Страйк, хромая, вошел в приемную, занял прежнее место и опять взялся за лапшу.

– У тебя телефон звонил, – сообщила Робин. – Я не стала подходить…

– Тащи сюда, – попросил Страйк.

Она передала ему мобильный. С отсутствующим видом Страйк пробежал глазами сообщение, отключил звук и сунул телефон в карман.

– Итак, на чем мы остановились?

– На том, что ты ругаешь себя за ту драку…

– За ту драку я себя хвалю, – поправил Страйк. – Не уйди я в оборону, сейчас у меня вся морда была бы заштопана. – Он накрутил на вилку побольше лапши. – А погано мне по другой причине: напрасно я сказал, что знаю, как изменилось отношение к нему всей родни, кроме одной-единственной сестры, которая продолжает с ним общаться. Это все есть на «Фейсбуке». Но стоило мне заговорить о его разрыве с семьей, как он чуть не снес мне башку настольной лампой.

– Может, родственники недовольны тем, что у него, как им кажется, отношения с Делией? – предположила Робин, пока Страйк жевал лапшу.

Он пожал плечами, изобразил сомнение и, проглотив еду, ответил:

– Тебе не приходило в голову, что из всех причастных к этому делу у одного лишь Аамира был мотив? Чизуэлл ему угрожал – возможно, что и разоблачением. «Человек ваших привычек», «Лахесис знает, какой кому отпущен срок».

– А кто говорил – сначала, мол, средства, потом мотив?

– Да-да, – устало ответил Страйк.

Отставив почти пустой контейнер, он достал сигареты с зажигалкой и слегка расправил плечи.

– Ладно, давай подумаем о способе. У кого был доступ ко всем помещениям, к антидепрессантам и гелию? Кто, хорошо зная привычки Джаспера Чизуэлла, не сомневался, что утром тот выпьет апельсиновый сок? Кто имел в своем распоряжении ключ или пользовался таким доверием Чизуэлла, что был чуть свет допущен в дом?