– Понятия не имею, – признала Робин.

– «Раз за разом они себя выдают», – процитировал Страйк. – Кто себя выдает?

– Герайнт Уинн. Я рассказала Чизуэллу о хищениях из благотворительного фонда.

– Ты сказала, что Чизуэлл скандалил по телефону, он еще пытался найти зажим для денег. Подарок от Фредди.

– Да, так все и было, – ответила Робин.

– Хм, Фредди… – повторил Страйк и почесал подбородок.

И вдруг на какое-то мгновение перенесся в комнату отдыха для пациентов немецкого военного госпиталя, где в углу приглушенно бормотал телевизор, а на журнальном столике лежало несколько выпусков газеты «Арми таймс». Там в полном одиночестве томился невольный свидетель смерти Фредди Чизуэлла – молодой лейтенант, прикованный к инвалидному креслу пулей талиба, которая так и засела у него в позвоночнике. В той комнате Страйк и завязал с ним разговор.

– …колонна остановилась, и майор Чизуэлл приказал мне выбраться наружу – разведать обстановку. Я сказал, что на горном хребте никакого движения не заметно. Тогда он меня обматерил и велел выполнять приказ. Я и двух шагов не сделал, как в спину мне угодила пуля. Последнее, что я помню, – как с грузовика на меня орал Чизуэлл. Потом снайпер ему же и снес полбашки.

Лейтенант попросил у Страйка сигарету. Раненым курить запрещалось, но Страйк тогда отдал ему полпачки.

– Мудак он, этот Чизуэлл, – пробормотал молодой солдат, сидя в инвалидном кресле.

Страйк так и видел, как высокий белобрысый Фредди деловито прогуливается по узкой сельской тропе, как бузит с Джимми Найтом и другими своими приятелями. Он так и видел, как на фехтовальной дорожке Фредди машет шпагой под взглядом Рианнон Уинн, которую, возможно, уже тогда преследовали мысли о суициде.

Солдаты не любили Фредди, зато отец обожал, так, может, именно Фредди и был тем недостающим фрагментом, который позволит состыковать все события и понять, что же связывает двух шантажистов с той историей о задушенном ребенке? Однако чем дольше Страйк обдумывал эту версию, тем меньше видел в ней правдоподобия, так что дело вновь распадалось на несколько разрозненных линий, которые отказывались выстраиваться в цепочку.

– Хотелось бы знать, что это за мидовские фотографии, – вслух произнес Страйк, глядя на багровеющее закатное небо за окном. – И кто на двери ванной комнаты Аамира Маллика, изнутри, вырезал Уффингтонскую белую лошадь? А еще – почему как раз на том месте, где, по словам Билли, похоронили ребенка, вдруг оказался крест?

– Ну, ты замахнулся… – пробормотала Робин, поднялась со своего места и начала убирать остатки китайского ужина. – От нехватки амбиций ты явно не умрешь.

– Оставь. Я сам все уберу. Тебе пора домой.

– Да не хочу я домой.

– До утра потерпишь, совсем чуть-чуть. Какие планы на завтра?

– После обеда встречаюсь с Драммондом – с галеристом, другом Чизуэлла.

Вымыв посуду, Робин сняла с крючка сумку и повернулась в сторону двери. Обычно Страйк жестко пресекал все проявления сочувствия, но в этот раз Робин просто не могла смолчать.

– Без обид: выглядишь ты ужасно. Может, дашь небольшой отдых своей ноге, прежде чем снова бросаться в бой? До скорого.

Дверь хлопнула так быстро, что Страйк даже не успел ответить. Погрузившись в размышления, он просидел в офисе до глубокой ночи, но нужно было возвращаться в мансарду – преодолевать подъем, который всегда давался ему с большим трудом. Встав со стула, он закрыл все окна, выключил торшер и запер агентство.

Стоило только Страйку осторожно подняться на одну ступень, как у него вновь зазвонил телефон. Он сразу понял, что это Лорелея. Да, эта женщина не собиралась отпускать его просто так, не попытавшись хотя бы отплатить ему болью за боль. Медленно, осторожно, стараясь по возможности не давить на протез, Страйк добрался до спальни.

Лорелея не сдавала позиций. Она хотела переговорить со Страйком с глазу на глаз и выяснить, ради чего подарила без малого год своей жизни этому, как она выражалась, энергетическому вампиру.

– Ты просто обязан со мной встретиться, – услышал он, когда на следующий день за обедом наконец взял трубку. – Я хочу с тобой увидеться. Ты обязан.

– А смысл? – спросил он. – Письмо твое я прочитал, свои чувства ты изложила. С самого начала тебе было известно, к чему я готов, а к чему – нет…

– Вот только не заводи свою песню: «Я никогда не притворялся, что хочу серьезных отношений». А кому ты позвонил, когда отказали ноги? Да ты весь светился, когда я хлопотала вокруг тебя, как жена…

– Тогда давай на том и порешим: я подлец. – Он сидел у себя на кухне, соединенной с гостиной, подняв культю на придвинутый стул. На нем были одни семейные трусы, хотя ему вот-вот предстояло закрепить протез и надеть выходной костюм, чтобы слиться с толпой в арт-галерее Генри Драммонда. – Пожелаем друг другу всех благ и…

– Ну, знаешь ли, – вскипела она, – так просто ты не отделаешься. Я была счастлива, все у меня было хорошо…

– У меня и в мыслях не было портить тебе жизнь. Ты мне нравишься.

– Я ему нравлюсь! – взвизгнула она. – Год вместе – и я ему нравлюсь…

– Чего ты хочешь? – Он потерял терпение. – Чтобы я, не испытывая никаких чувств, заковылял с тобой под венец с одним только желанием – поскорее от тебя свалить? Ты вынуждаешь меня говорить то, что я не хочу. Я не хотел никому навредить…

– Но навредил! Мне навредил! А теперь умываешь руки, будто ничего не произошло!

– Ну а ты, стало быть, хочешь закатить сцену в ресторане?

– Я хочу, – заплакала она, – расстаться так, чтобы потом не чувствовать себя одноразовой дешевкой…

– Для меня ты никогда такой не была. И сейчас не такая. – Страйк закрыл глаза; он уже проклинал тот день, когда оказался на той вечеринке в доме Уордла. – Видишь ли, ты слишком…

– Только не говори, что я для тебя слишком хороша, – сказала она. – Разойдемся достойно.

И повесила трубку. Страйк испытал небывалое облегчение.

Ни одно расследование еще не приводило Страйка с таким упорством в одну и ту же ограниченную часть Лондона. Через пару часов такси доставило его на пологий склон Сент-Джеймс-стрит: впереди высилось краснокирпичное здание Сент-Джеймсского дворца, а справа – клуб «Прэттс» на Парк-Плейс. Расплатившись с водителем, он направился к галерее Драммонда, которая находилась между винным супермаркетом и магазином головных уборов, на левой стороне улицы. Дома Страйк сумел кое-как пристегнуть протез, но передвигался с помощью телескопической трости, которую купила ему Робин, когда стало ясно, что протезированная нога в течение некоторого времени не сможет выдерживать повышенную нагрузку.