жизнь. Из символов идентичности они становились символами истории советских хиппи. Их создатели продолжали жить в своих творениях. Сшитые Светой Марковой или ее ученицей Офелией хипповские штаны всегда были известны именно как таковые — это были «штаны Светы Марковой» или «штаны Офелии». Вещи, произведенные этими двумя легендарными портнихами, ходили по Москве еще много лет после отъезда или смерти своих создательниц. Хипповские вещи также часто служили «проповедниками». Дзен Баптист узнал про московских хиппи благодаря паре штанов, сшитых Светой Марковой. Его жена вспоминала, как он, выписавшись из психиатрической больницы, как-то «встретил на улице Азазелло и узнал, что ему шила Царевна-лягушка». В тот самый вечер он вернулся домой и сшил себе за ночь целый хипповский комплект[850]. Как вспоминал Гарик Прайс, где-то в конце 1970‐х он увидел на улице парня в очень красивых брюках — и таким образом узнал о существовании хиппи. Он выяснил, что эти штаны были сшиты (тоже) Царевной-лягушкой, и решил присоединиться к тусовке, в которой люди носили такие прекрасные стильные вещи[851].

Ил. 68. Джинсы, сшитые Светой Марковой для Алексея Полева (Шекспира). Из личного архива Дж. Боулта

Еще одна пара штанов, сделанная Светой Марковой, привлекла внимание Джона Боулта, слависта и историка-искусствоведа, когда он встретил бывшего московского хиппи Шекспира в Иерусалиме в 1990‐х[852]. Джон Боулт признал в них произведение искусства в традициях конструктивизма. Эти штаны с их подчеркнутыми карманами, коленями и бедрами (как и подобает одежде рабочих) играют с формой и назначением и добавляют дозу провокации в стиле шестидесятых изображением стрелки, направленной к промежности. Сзади изображены два пацифика[853]. Эти джинсы превратили еврейского мальчика Лешу Полева в советского хиппи по прозвищу Шекспир. Они придали уникальности его внешнему виду и в то же время прочно закрепили за ним место в тусовке. И, что еще важнее, они вышли за рамки того, чем они были, — просто штанами. Все эти вставки из кожи и сам их дизайн делали ношение этих джинсов весьма затруднительным делом[854]. Они были такими тяжелыми, что сползали с бедер худощавого Шекспира.

Несмотря на свое изначальное предназначение быть практичными рабочими штанами, они, в сущности, выполняли только одну функцию — идентификатора и символа, воздействуя как на своего носителя, так и на его аудиторию. Они были джинсами, но также они были идеологией, чувствами, эмоциями и посланием. Джон Боулт забрал их с собой в Калифорнию, сохранив тем самым для потомков. Они стали экспонатом выставки Soviet Flower Power в Музее Венде в Лос-Анджелесе в 2018 году.

Шекспир привлекал много внимания своими джинсами, даже в Иерусалиме в 1990‐х, и именно в этом заключалось еще одно воздействие хипповских вещей на окружающих. Они являлись идентификаторами не только для самих хиппи, но и для внешнего мира. Как таковые, эти вещи тоже рисковали. Они выталкивали хиппи за пределы мейнстримного общества. Во времена позднего социализма уже не было тех идеологических интеллектуальных игр, в которые играл сталинизм. К мыслепреступлениям относились терпимо, однако видимые различия безжалостно пресекались. Поэтому настоящая приверженность хипповству проявлялась через хипповскую материальность. В своем руководстве по шитью Дзен Баптист рассказал байку из начала 1970‐х:

Идут как-то весной по «стриту» хиппи на «психодром». Клеша — шур-шур-шур, фенечки и колокольчики — динь-динь-динь. Через плечо сумки, кто-то играет на флейте, длинные «хайры» развеваются на ветру. Греет солнышко… И вдруг сзади два мента — по следу. «Пипл» ускорил шаг — менты не отстают. Вот опять «свинтят», вызовут по «матюгальнику» «упаковку». И опять дурдом и все лето пропадет. Народ побежал, а менты не отстают. Переулками, переулками, через забор, потом через сквозной парадняк, а те не отстают и даже нагоняют… Что делать? Все, повязали! Подбегают менты и говорят, запыхавшись: «Братья, мы свои, хиппи!» И показывают два пальца (victory). «Да какие вы хиппи, вы же менты!» Тут они снимают фуражки, а оттуда, распускаясь, высыпает длинный да роскошный «хаер», аж по пояс. Вот так и встретились[855].

Как видно из рассказа Дзен Баптиста, настоящий опыт получали те, кто выходил на улицу с колокольчиками и в клешах и не прятал своих длинных волос. Вы можете симпатизировать хиппи, даже если вы милиционеры, но без соответствующих вещей вы остаетесь просто их тайными сторонниками. Это серьезное различие существовало даже между близкими людьми, даже между родственниками. Сергей Москалев говорил про своего брата: «Он не был хиппи никогда. Он был интеллектуалом, он читал книги. Но, чтобы быть хиппи, нужно было обладать смелостью. Нужно было сказать: „А вот я надену такую одежду и отпущу волосы“»[856].

И в то же время сила хипповского послания могла переиначивать значение вещей, вырвав их из привычного контекста. Феномен провокативной апроприации больше известен в панковской среде, но он также распространился и на советский хипповский стиль, просто потому, что в ранние годы не было такой большой разницы между оппозиционными молодежными движениями. Некоторые московские хиппи первых лет помнят Андрея Лихана, который прославился тем, что якобы надел на празднование Первомая эсэсовскую форму, хранившуюся у его отца. Мы ничего не знаем об идеологических взглядах отца и сына Лиханов, но появление Лихана-младшего с нацистскими регалиями было встречено в хипповском окружении со смесью восторга и ужаса, поскольку являлось нарушением табу. После того как солист «Рубинов» Баски увидел постер группы The Who с предположительно фашистским крестом (неизвестно, была ли это свастика или Железный крест вермахта), он решил носить ботинки армейского стиля, а также одолжил у Лихана фашистский крест для своего концерта в Плехановском институте. В ходе концерта эти символы — самые антисоветские из всех существующих — заметили зрители, но никто не возмутился. Это вовсе не означает, что юные московские любители рока были нацистами. Но стремление к провокации против режима было сильнее, чем собственно значение фашистского креста. Между тем Лихан был жестоко избит во время майских праздников, сначала взбешенными советскими гражданами, а затем своим разъяренным отцом. Всем было известно, что нацистские знаки отличия являлись вещью, за которую система могла сурово наказать[857]. В глазах режима нацистская атрибутика представлялась символом фашизма, а не знаком юношеского непослушания. И конечно же, именно поэтому она была такой привлекательной.

МАТЕРИАЛЬНЫЙ СИМБИОЗ

Хипповские вещи участвовали в формировании глобальной культуры