Ил. 65. Страница 17 из рукописного руководства Владимира Теплышева по пошиву одежды. Из личного архива Т. Теплышевой

Одежда хиппи должна выходить за рамки функциональности — об этом говорится в стихотворении Андрея Мадисона, еще одного московского хиппи того же поколения. В 1972 году он посвятил стихотворение своим штанам, описав, как обычные люди хотят лишить его хипповства, заставляя снять широкие брюки:

Стихи про штаны

(штансы)

Широкоширокие

скользящие по ногам

разнообразные

пипл шизеет: гам

«безобразие!» — кричат

подходят здоровые:

«сними!»

снимаю — а под ними

другие

и так 32 раза![843]

Из этого видно, что он считал свои штаны неотъемлемой частью себя самого и своего тела, которые, как и его личность, не могут быть от него отделены. Отношения материального символа и личности меняются на противоположные. Поскольку его (т. е. Андрея Мадисона. —  Прим. ред.) идентичность от него самого неотделима, его штаны тоже как бы защищены от общественного осуждения. Дзен Баптист также однозначно говорил о силе хипповской одежды как средства общения (порой провокационного) с внешним миром, а также о расширенном сознании тех, кто ее носит. В интервью, которое он дал незадолго до своей смерти, он вспоминал о том, что с ним однажды случилось:

Вижу, стоит путевой рабочий — грязная одежда, чемоданчик с инструментами. Хорошо помню, что на лбу у него был шрам, впадина — след перенесенной травмы. Рабочий стоит, смотрит на меня и вдруг говорит так злобно: «Тебя бы, поповского сынка, повесить за бороду…». Весь вагон затих, некоторые злорадно захихикали. Сначала я разозлился, а потом вспомнил: я — иной, на мне моя одежда… И вот я говорю, по-доброму так: «Вам, наверное, в детстве тяжело пришлось, обижали, наверное, Вас?» Он отвечает: «Да, мне тяжело жилось, да, меня обижали». Тогда я спрашиваю: «А зачем Вы меня сейчас обижаете, я ведь Вам ничего плохого не сделал…». Злоба с него спадает, он уже не темный, говорит: «Прости, брат!»[844]

Этот эпизод перекликается с историей, пересказанной антропологом Татьяной Щепанской, в которой девушка-хиппи из 1980‐х размышляет о том, как хипповская одежда влияла на их характер: «А мы очень любили это дело — ставить заплатки. Кропотливо трудясь каждый над своими штанами, мы даже становились как-то добрее. Теперь я толком не могу объяснить, как это получалось»[845].

Симбиотическая и круговая взаимосвязь между материальными предметами и идентичностью хиппи проявлялась в каждом предмете их одежды на советском «хипповском рынке». У Дзен Баптиста был еще один любимый предмет одежды — анорак, про который мало кто из обычных людей тогда слышал. Анорак был для него воплощением многих качеств, которые он искал в хипповской одежде. Он был очень практичен, прежде всего для путешествий. У него была своя история, связанная с более древним — а значит, в глазах хиппи, лучшим — миром, поскольку его дизайн был заимствован у коренных народов Арктики, а еще, как считал Дзен Баптист (но ошибся в этом), анорак никогда не войдет в моду, поскольку его надо надевать через голову. Но именно последнее, с точки зрения Баптиста, делало анорак таким подходящим для хиппи: весь процесс натягивания анорака через голову был сродни путешествию по тоннелю из одного мира в другой[846]. Таким образом, сама природа одежды способствовала практике хипповского перемещения между двумя уровнями существования: навязанным советской реальностью одним и находящимся в тщательно созданной хипповской вселенной другим.

Ил. 66. Джинсы и хиппи. Фото из архива Г. Зайцева (Музей Венде, Лос-Анджелес)

Хипповская сумка была нужна для того, чтобы перемещаться внутри первого для достижения второго. Что бы ни предпринимали советские хиппи, они всегда находились в рамках правил советского режима. Их собственная идеология определяла выбор ими моды, и точно так же советская реальность накладывала свой отпечаток на их материальную культуру. Большое количество разных видов сумок и такое же разнообразие придуманных для них терминов — все это говорило о том, что этот предмет был не только важен, но и необходим. Во-первых, сумка стала выражением самопровозглашенного наследования хиппи известной и уважаемой в русской культуре традиции, так как рюкзаки и котомки ассоциировались со странниками и паломниками. Сумка хиппи напрямую связывала их со странствующими мудрецами стародавних времен[847] — и давала понять, что ее владелец находится в духовном поиске, что было очень важным моментом для идентичности хиппи, особенно в Советском Союзе, где собирание информации по крупицам было любимым занятием всей нонконформистской молодежи. Однако в хипповской сумке важен был не только смысл. Она также была предметом необходимости. В записных книжках Дзен Баптиста говорится, что у самых первых сумок было два разных кармана для мелочей: маленький — для монет, побольше — для «пяточки» (так на сленге называли количество марихуаны, достаточной для двух людей). (Азазелло придумал еще более радикальный способ использования карманов, поместив туда шприц и косяк[848].) Также к сумке, чтобы дополнить визуальный образ хиппи звуковым, цеплялся колокольчик — предмет, который отсылал к детям и их восторгу при звуке колокольчика, а также намекал на присущий хиппи «менталитет пранкстера». У моделей сумок 1980‐х уже нет ни колокольчиков, ни карманов для хранения наркотиков, зато есть внутренний карман для хранения советского паспорта. Эта деталь, с одной стороны, отражала тот факт, что хиппи стали чаще путешествовать, превратив это в ритуал, а с другой — также символически обозначала их отношения с властями, общение с которыми неизбежно начиналось с проверки документов[849].

Ил. 67. Хиппи в полном наряде: самодельные джинсы, рубашки и сумки — дань уважения Западу и позднему социализму. Из архива Г. Зайцева (Музей Венде, Лос-Анджелес)

После появления на свет хипповские вещи обретали собственную