Шкип, – это же «Американский век»!

Шторм сказал:

– Рок-н-ролл жив!

Будучи изрядно пьян, сотрудник ЦРУ Шкип Сэндс встал и направился к лестнице. Он ещё довольно стойко держался на ногах, чтобы взобраться по ступенькам и найти свою комнату, но у него слишком кружилась голова, чтобы ложиться, так что он сел на стул, а вытянутые ноги обрели покой на волнообразно колыхающейся кровати.

Он пробудился после часовой дрёмы и вышел на веранду выпить горячего крепкого кофе – менее бодрящего, чем бросающее в дрожь головокружение при виде собственных ошибок, всей той неправды, в которую он ввязался, уцепившись за дядюшкин хвост – хвост прирождённого Человека Дела. Неандертальца, как говаривал Рик Фосс. За ним вышел господин Тхо с горящей спиралью от комаров на блюдце и поставил его на подлокотник противоположного кресла, и вот она, простота во плоти – огонёк дурно пахнущего благовония, оранжевая бусинка, прожирающая себе петлистый путь к исчезновению и небытию. Он чувствовал, будто его окружили, атаковали и свили в нём себе гнездо все эти змеевидные образы – туннели, проект «Лабиринт», извилистые катакомбы человеческого уха… Но надо всем нависал иной, центральный образ – Дымовое древо. Да, дядя намеревался восстать тёмным столпом призрачного тумана и в одиночку дать бой целому Разведывательному управлению, самой его сути, низвергнуть его неотвратимые волны. Или напасть на него на гандбольной площадке.

Для большей питательности Шкип попросил добавить в кофе натурального молока. На вкус оно оказалось почти как тот мелоподобный суррогат. Давешний пёс приткнулся у него между колен, сунул морду в кружку и с яростным чавканьем набросился на напиток.

Дядюшка Эф-Икс, огненный столп, дымовое древо, хотел взрастить великое древо по собственному образу и подобию, ядерный гриб – если не всамделишный гриб над руинами Ханоя, так хотя бы осознание его жуткой вероятности в голове у дядюшки Хо, Неприятельского Короля. И кто бы мог сказать, что этот исступлённый старый вояка не борется за истинное положение вещей? К чертям разведку, данные, анализ; в пекло рассудок, категории, синтез, здравый смысл! Всё это – идеология, сотворение кумиров и вызывание духов. Огней, которые воспламенят умы и обогреют людские деяния. А также запугают и подчинят человеческий разум. Фейерверки и всё такое прочее, не просто исторический материал, но материал самой действительности, мысли господа бога – безмолвные и очевидные: бесконечно расширяющиеся раскалённые узоры.

В любой момент до этого, осознавал Шкип, можно бы просто-напросто сказать дяде, что он хочет домой. Но теперь уже нельзя было ускользнуть из-под бремени ответственности – он зашёл так далеко, опустился так глубоко, что ускользнуть из-под него значило обрушить небеса дяде на голову, как молот на наковальню. А ему не хотелось бы видеть эту голову склонённой.

Он вызвал Тхо на веранду.

– Что ещё за история с этой псиной?

Тхо сказал:

– Le médicin.[99]

– Это собака доктора?

Тхо кивнул, рискнув согласиться, и отступил.

Вскоре вышла госпожа Зю:

– Господин Тхо говоли, в этот собака дух доктола Буке. Когда доктол умилай, челез год собака плиходи.

– Так доктор Буке переродился в виде этой собаки?

– Да. Доктол Буке.

– Миссис Зю.

– Да, мистел Шкип.

– Почему Тхо никак не заговорит со мной по-английски?

– Он не говоли.

– Не говорит по-английски? Или вообще?

– Да, иногда, – сказала она. – Не знаю.

– Хорошо, – протянул он. – Надеюсь, это несколько прояснит для вас ситуацию.

Пёс уже был во дворе и задирал лапу под одним из трёх дынных деревьев. Господин Тхо, опершись на черенок граблей, присел поблизости на корточки, чтобы поднести спичку к куче бытового мусора. Шкип залюбовался на папайи – на их стройные стволы, кустистые кроны, гроздья плодов у основания ветвей… Старый папа-сан сделал шаг назад и стал следить за пламенем, тогда как его восстановившийся в правах наниматель, свернувшись калачиком, выкусывал из-под хвоста паразитов.

– Плостите, мистел Шкип, – проговорила госпожа Зю, всё ещё стоя у него за плечом. – Хотите ужин?

– Дайте-ка обдумать это предложение. Буду через минуту.

Не всё сразу. Может быть, он послал бы за père Патрисом, пригласил бы его отужинать. В качестве епитимьи, в присутствии священника, через силу проглотил бы какое-нибудь тошнотворное блюдо. Однако он задремал и пришёл к этому решению уже во сне. Проснулся Шкип в девять вечера, если верить авиационным наручным часам. Виллу бархатистым флёром окутывала тьма, на месте сожжённой кучи поблёскивали угольки, у ног похрапывал доктор Буке в собачьем обличье. Шкип был голоден, но жизнь была до смешного абсурдна. Он отправился спать.

* * *

Лейтёха-салага был поджарым, мускулистым, серьёзным молодым человеком, аккуратно заправлял форменную рубашку в брюки, а брюки натягивал излишне высоко, выше пояса. Он не курил, а пил более чем воздержанно, с подозрением. Много говорил о микробах. Ум его занимали тропические заболевания. По-видимому, он прочитал какую-нибудь книгу о всяких скоротечных и ужасающих хворях, от которых не спасёт никакая прививка. Что до неприятеля, то новый лейтенант едва ли верил в существование каких-то там врагов. Они его ничуть не пугали.

Лейтёха-лиственник твердил сержанту Бёрку:

– Я собираюсь выжать по максимуму из этого макакоёбского цирка. Похер на то, если это незаконно, несправедливо и греховно. Сегодня мы герои, а завтра мы фашисты. Кто его знает? Да никто на всём этом сраном шарике нихера не знает. – Такая жизненная позиция по меньшей мере ободряла, если не сказать прямо – вдохновляла. Все остальные смотрели на вещи иначе. – Я встречался с Дарлин Тейлор, пока этот хиппи по имени Майкл Кук не пригласил её на тусовку, не накачал её наркотой, не выебал и не превратил её саму в хиппушку, так вот если злобный хиппи Майкл против войны, тогда я за войну, чёрт побери! Вот и всё, что мне нужно знать.

Лейтёха-салага ничуть не казался новобранцем. Он не знал, в какой находится стране, но чувствовал себя как дома во всей вселенной.

Он был быстр, точен, верен делу. Два дня ушло у него на то, чтобы приноровиться к новому часовому поясу, ну а на утро третьего дня он вскочил с постели, огляделся по сторонам ясным взглядом и немедленно потребовал принести какой-нибудь материал и привести каких-нибудь людей, которые могли бы ознакомить его с местной системой вьетконговских туннелей. Требование свелось к тому, что у него собралось несколько ребят, а на стол легла пара измятых чертежей, которые капрал Ковбой составил ещё для старого, для прежнего, для бывшего их начальника – Лейтёхи-чокнутого.

Сам Лейтёха-чокнутый, как говорили, уехал в Таншоннят, поймал КОВП-шный рейс до Гонолулу и растаял вместе с ним в необъятном небосводе