— у меня уже рука затекать стала! — я все-таки сумел закончить сей полезный труд к двум часам пополудни, после чего вспомнил, каким суровым и строгим был ужасный мафиози Родригес в режиссерской трактовке сеньориты Соледад, и объявил:

— Позвоните в канцелярию президента Хайди и передайте ее начальнику Хоакину Фьерро, что консультации могут быть назначены на сегодня, в 18.00, на Пласа дель Армас.

— Будет исполнено, сеньор президент! — наклонил голову колумбиец и гордо удалился. По-моему, он просто светился от счастья, что никакого конфиденциального разговора не потребовалось, а ужасный мафиози Родригес поставил все закорючки без единого вопроса. Ручаюсь, что, если бы я послал его вылить помойное ведро — его, правда, в номере не имелось, — то он побежал бы исполнять это поручение, ни слова не сказав, и не стал бы убеждать меня, что такую работу надо поручать персонам пониже рангом.

Едва Перальта убрался, как снова зазвонил телефон.

— Волчара! — просюсюкала Хрюшка, едва я отозвался. — Меня к тебе не пускают!

— Кто? — сказал я таким голосом, будто в моей власти было строго покарать за это нарушение прав человека даже президента США.

— Эухения! — прошипела Хавронья. — Говорит, что меня могут похитить. Вытащи меня от нее, а?

— А чего тебе у нее не сидится?

— Скучно. Вчера я хоть делом занималась, составляла с Лусией программы для Сесара. А сегодня они их зарядили и крутят.

— Ну и как?

— А никак. И в голову ничего не идет.

— Ты думаешь, через другое место что-нибудь проберется?

— Думаю. Для женщин эмоциональная разрядка очень полезна, как стимулятор мыслительной активности.

— Первый раз слышу. Тут, между прочим, в шесть вечера намечается встреча на высшем уровне. Сам Чудо-юдо прибывает на первый путь. Так что, боюсь, из твоих благих замыслов ни хрена не выйдет.

— Блин! Ему-то чего дома не сидится?

— Работа такая… — проворчал я.

— Ну, пусть приедет. Я ему все выскажу. Отпуск устроил, называется! За малым делом не угробились…

— Сплюнь, — посоветовал я. — Мы еще отсюда не уехали… И вообще занимайся программами. Если Эухения почует, что у тебя в голове пусто, могут быть осложнения.

— Какие? — явно понизив тон, спросила Ленка.

— Самые серьезные, до летального исхода включительно.

— Да-а? — испуганно протянула Хавронья.

— Конечно. На хрен ты кому-то нужна, если не можешь расшифровать, что находится в башке у Мендеса? Думаешь, Эухения чистой благотворительностью занимается? Она ж тебя взяла как альтернативу Лусии. Но самое неприятное будет потом, когда расшифруешь… Поэтому и торопиться тоже не надо. Работай помаленьку, делай умный вид и тяни время. Когда Чудо-юдо будет здесь, я думаю, нам станет поспокойнее.

— Ага, — пробормотала Хрюшка, — пошла работать, то есть время тянуть.

Вернулся Перальта и торжественно объявил:

— Канцелярия президента сообщила, что названные вами сроки их устраивают. Нас ждут в 18.00 на Пласа дель Армас.

— Прекрасно, — сказал я, поскольку знал, что любое другое время не устраивало Сергея Сергеевича.

— Если я вам понадоблюсь, сеньор президент, то буду находиться по телефону 257.

Перальта удалился, а Кармела спросила:

— Ты что, на прием к президенту Хайди собираешься?

— Ага, значит, ты кое-что все-таки понимаешь по-испански?

— Ну, слово «пресиденте» только осел не поймет. И «канселариа» тоже. Хоть бы заставил своих холуев себе костюмчик соорудить, а то в джинсах на такие дела не ходят.

— Точно… — согласился я. — Какой-никакой, а президент. Правда, я до сих пор не могу понять, почему никто не возбухнет насчет того, что я Баринов, а заправляю корпорацией под именем Родригеса? У меня паспорт вполне законный, на российскую фамилию, а корпорация колумбийская…

— А ты не бери в голову, — посоветовала Таня, — а то треснет. Твое дело телячье, у тебя папа умный. Для тебя главное — чтобы костюмчик сидел.

— Архиверно, товарищ Кармела! — сказал я, старательно програссировав все четыре «р», содержавшиеся в этой фразе, и набрал номер 257.

— Сеньор Перальта, мне необходимо перед встречей с Соррильей приобрести респектабельный вид. Отдайте необходимые распоряжения.

И он отдал! Господи, что тут поднялось!

Минут через двадцать, может быть, через полчаса, в номере появились несколько человек, которые с великой интенсивностью принялись заниматься моей персоной. Все они работали как бы одновременно, но в то же время порознь, а потому я после всех этих мероприятий даже не мог толком вспомнить, в каком порядке они сменяли друг друга.

Сначала вроде бы явились представители «лучшего ателье на острове Хайди и во всей Латинской Америке», которые развернули передо мной некое рекламное издание и предложили на выбор минимум десять моделей обмундирования для официальных приемов. Конечно, мне лично было по фигу, какую выбирать, — главное, чтоб штаны не спадали и ширинка застегивалась, — но пришлось разглядывать все с умным видом, сперва с начала до конца, потом с конца до начала. Выдержав марку в течение пяти минут, я наконец ткнул пальцем в какой-то белый костюмчик и тут же услышал разнобойные, но громкие похвалы в одобрение моему вкусу. Только потом я сподобился глянуть на цену. Сам костюмчик стоил тыщу баксов, да еще полтыщи за срочность изготовления. Затем портняжки облепили меня, как мухи, и принялись снимать мерки, в то время как другая бригада уже разворачивала в номере закройно-пошивочное отделение. Пока шли промеры, между портновскими задами вертелся «лучший парикмахер западного полушария, лауреат всехайдийских и международных конкурсов», который демонстрировал мне рекламные фото причесок в фас, профиль и три четверти. Он же грозился сделать мне маникюр и педикюр, хотя по мне это было совершенно излишним. Едва бравые закройщики отвалили, сняв все необходимые параметры, как «лауреат» свистнул своим помощникам, и появилась переносная парикмахерская. Мою и без того вроде бы отмытую голову еще раз простирнули, а потом принялись кромсать ножницами все, что, с точки зрения мастера, казалось лишним. Спасибо, уши оставили. Сделали массаж лица и соскоблили с морды все, что я не сумел сбрить сам. Рожа стала настолько гладкой, что ее осталось только лаком покрыть. До этого, слава Аллаху, здешняя сфера обслуживания еще не додумалась, но списала с нашей фирмы еще полтораста баксов.

Пока парикмахерская выметалась в прямом и переносном смысле, вернулись портняжки и провели первую примерку раскроя. Одного из подручных главный закройщик чуть не расстрелял на месте за то, что он допустил неточность в полсантиметра. Где-то в промежутке между парикмахерами и портными подскочила приятная молодая девица с напильником и начала обтачивать и шлифовать мои ногти. Когда, кто и каким образом заштукатурил на моей морде царапины и ссадины, убрал довольно заметный синяк на скуле, сохранявшийся после взрыва в туннеле зоны «Зеро» (меня тогда прикладом собственной винтовки приласкало), память не сохранила.