Потом появилась публика, жаждавшая продать мне разные аксессуары: рубашки, галстуки, заколки для галстуков, наручные часы, зажигалки, авторучки — и все по «смехотворно низким ценам». Если бы я в Москве отважился на ботиночки за 300 долларов, Хрюшка отвернула бы мне башку. Здесь сеньор Перальта даже не моргнул глазом.

Наконец, где-то около 17.00 я был облачен в тонкую рубаху с каким-то серо-полосатым галстуком, белый костюмчик — сидел он, и правда, очень клево!

— ботиночки и прочее снаряжение, включая часы «роллекс» аж в платиновом корпусе и с таким же браслетом. Куда там прежнему Анхелю Родригесу, которого милашка Соледад наряжала на скорую руку! Тут сразу видно — очень крутой.

— Машины готовы, — доложил Перальта. — Чтобы не очень торопиться, можно выехать уже сейчас.

— Сеньор Серхио обещал прибыть, — сообщил я, но генменеджер тут же ответил, радуясь, что может показать информированность:

— Мы поддерживаем связь с его самолетом, сеньор президент. Он уже на подлете к Хайди и через пятнадцать минут совершит посадку. Машины в аэропорт Сан-Исидро уже вышли.

Нормально работает товарищ Перальта! Надо бы его почетной грамотой наградить, что ли… Или бесплатной путевкой в Сибирь премировать. А то небось стосковался тут, в тропиках?

— Едем! — объявил я.

Все пришло в движение. Откуда-то сбоку неожиданно появилась Танечка, которую, оказывается, тоже успели переобмундировать, завить, причесать, оштукатурить, подкрасить, ощипать в районе бровей и навесить на нее какие-то сережки. Кто занимался всеми этими вопросами и во что весь этот сервис обошелся «Rodriguez AnSo inc.», для меня осталось загадкой. Правда, я понятия не имел и о том, в каком качестве Кармелу решили везти к президенту Хайди. Если Чудо-юдо знает — хорошо, а если нет?

— А что? Вполне… — похвалила Танечка свой внешний вид. — Вполне сошла бы за Хиллари Клинтон.

— Дура, — заметил я, — ей же небось за полсотню…

— Мне тоже не двадцать, — вздохнула Кармела. В номере появились очень крупные мордовороты в черных очках, которые построились в боевой ордер вокруг нас с Татьяной. Во второе кольцо вошли служащие корпорации, возглавляемые Перальтой, и еще несколько охранников, а в третье, внешнее — хайдийские полицейские под командой теньенте Гонсалеса. Именно такой толпой мы пошли по коридору, куда уже просочились местные журналюги с видеокамерами, фотовспышками и диктофонами. Полицейские и мордовороты из охраны торопливо разгоняли их в стороны, они галдели, толкались и, по-моему, готовы были друг друга затоптать за право пролезть поближе.

— Сеньор Родригес! — Все орали наперебой, и даже понять то, что спрашивают эти идиоты, я не сумел бы.

Наконец репортеров удалось куда-то вытолкать, и мы относительно спокойно спустились в подземный гараж. Здесь стояло два могучих бронированных «Кадиллака» и штук пять машинок поменьше — для эскорта. Нас с Танечкой и четырьмя детинами из охраны усадили в один из «Кадиллаков», где из всяких возможных удобств разве что бассейна не имелось, остальные тоже распихались по машинам, и весь конвой выкатил из-под земли наружу. При выезде из отеля в голову колонны встала полицейская машина с мигалкой, эскортные машины пошли справа и слева от «Кадиллаков» и еще одна прикрывала с тылу.

По кольцевой автостраде вся эта эскадра шла со скоростью под семьдесят, поскольку головная полицейская машина, включив сирену и мигалку, разгоняла с проезжей части всех и вся, а хайдийские гаишники перекрыли движение на боковых дорогах.

«Кадиллак», в который посадили нас с Танечкой, шел вторым, а впереди нас ехал сеньор Перальта со «штабом», который оттуда руководил всем движением. Очевидно, именно он дал команду притормозить у поворота на аэропорт Сан-Исидро, где к конвою пристроились еще три машины. «Кадиллак» с Чудо-юдом на борту занял место следом за нашим, эскортирующие машины встали по бокам, и вся автоколонна понеслась дальше.

В Сан-Исидро нам дали «зеленую улицу», и где-то в 17.50 мы въехали в ворота президентского дворца на Пласа дель Армас.

Когда я первый раз посетил это заведение, то есть во времена Кискиной революции, в здании царил полный бардак и запустение, везде валялись бумаги, патронные гильзы, пустые бутылки и банки из-под пива, где-то было наблевано, а кое-где даже наложены кучи. Теперь тут все блистало и сверкало, на постах стояли бравые гвардейцы в канареечно-попугайской расцветки мундирах, увешанные регалиями. На каждом висело не меньше чем по три кило всяких блях, медалей, висюлек и аксельбантов, сапоги были начищены так, что в них можно было смотреться, как в зеркало, а звездочки шпор напоминали по размерам маленькие диски циркулярных пил. Когда кортеж остановился перед парадным крыльцом, эти орлы лихо отсалютовали полутораметровыми никелированными палашами. Навстречу нам в окружении солидной свиты вышел дон Хосе Соррилья с очень толстой супругой, которая в Африке сошла бы за королеву красоты где-нибудь у племени баконго. Сам Соррилья был креол, ростом примерно на полголовы ниже своей негритянки, а по ширине уступал ей раза в полтора. Через правое плечо у него была надета сине-бело-зеленая лента.

— Я чрезвычайно рад, — сказал дон Хосе, — что вы столь быстро откликнулись на наше приглашение, сеньор Баринов-Родригес. Думаю, что наши консультации будут весьма плодотворными.

— Я могу только присоединиться к выраженной вами убежденности, господин президент! — Мне всегда казалось, что в дипломатии надо говорить как можно более вежливо и непонятно — за умного сойдешь.

Поручкавшись с президентом и обменявшись улыбками — тут тоже имелись фотокоры и телевизионщики, которым не терпелось запечатлеть все это дело, — оба коллектива поднялись наверх. Заседаловка состоялась все в том же хорошо знакомом мне кабинете, где некогда компаньера Киска принимала сперва советского, а потом американского послов. Мебель почти не изменилась. Исчез только красно-черный флаг со звездой и мотыгами позади президентского стола. Теперь там стоял обычный сине-бело-зеленый триколор Республики Хайди. Зато на правой от входа стене появились портреты. После не то пяти, не то шести Лопесов разных поколений и исторических эпох в военных мундирах и Эстеллы Рамос в камуфляжной куртке и краснозвездном берете висел портрет самого дона Соррильи.

— Мы бережем свою историю, сеньор Баринов, — заметил дон Хосе.

Охранники разместились по стенам, Танечку и толстую президентиху куда-то сопроводили, а мы уселись за длинный переговорный стол, причем я оказался прямо напротив президента, по правую руку от меня — Перальта, а по левую — отец родной.

— Привет, — спросил я шепотом по-русски, — чего делать-то?

— Сидеть спокойно, — посоветовал Чудо-юдо. — И слушать, что умные люди скажут. А вообще, конечно, за все, что вы тут успели наворотить, надо головы откручивать. Шутка!

Утешаясь той мыслью, что в натуре он мне голову не открутит, во всяком случае не сделает это тут же, за столом переговоров, я попытался принять солидный вид.