С ней связывалось представление и о другой вещи, всем очень дорогой, – о крупповской «отеческой заботе». Этот патернализм все еще во многом был жив. Средний работник славил семью за все блага, которыми он пользовался, был благодарен за ее многочисленные мелкие дары и никогда не проявлял любопытства к тому, что происходит в главном управлении. А там происходило много такого, что заставило бы содрогнуться каждого главу государства. Густав поднял большую шумиху вокруг стали «видиа» и «эндуро» и своих превосходных паровозов. Однако значительную часть времени он посвящал другим делам, и именно они дают ответ на загадку, каким образом ему удалось удержаться на ногах, несмотря на жесткие условия Версальского договора. Лишившись главного источника своих доходов, Густав взялся за финансовые операции. Одно время он занимался только голландским гульденом; используя в качестве обеспечения часть капитала, припрятанного в голландских банках, он получил из Нидерландов сумму, эквивалентную 100 миллионам марок. Затем, в 1925 году, в жилы его предприятий была влита большая доза свежей крови из США. Это был заем в 10 миллионов долларов. Крупп не выразил по этому поводу особого восторга. Скорее наоборот. По немецким законам на заводах Круппа должны были быть расклеены объявления, что они считаются заложенными, пока заем не будет выплачен. Густав созвал собрание всех своих служащих и заявил им: «Надеюсь, каждый из вас приложит все усилия, чтобы эти проклятые бумажонки были сорваны как можно скорее!»

Объявления были сняты уже через два года, хотя усилия мелких крупповских служащих были тут ни при чем. Зимой 1926/27 года Густав добился двух важных побед. Во-первых, был улажен его спор с Виккерсом. В июле 1921 года он предъявил в Шеффилде иск, требуя 260 тысяч фунтов стерлингов за использование крупповских патентов во время войны. При сложившихся обстоятельствах это представлялось ему вполне разумным. В переводе на язык войны это означало, что англичане выпустили по немцам 4160 тысяч снарядов, из которых каждый второй убил одного немецкого солдата. Виккерс платить не пожелал. Тогда Крупп передал дело в смешанный англогерманский арбитражный суд. Вполне понятно, что архивы Круппа не содержат почти никаких упоминаний об этом деликатном деле, но в документах Виккерса мы находим следующее: «После нескольких переносов окончательное слушание дела было отложено без указания срока». Наконец, в августе 1926 года был достигнут компромисс, и Виккерс выплатил Круппу 40 тысяч фунтов стерлингов, после чего в октябре того же года арбитражный суд прекратил дело. Ну уж и компромисс! Шеффилд утверждал, что англичане выпустили по немцам только 640 тысяч снарядов. Другими словами, столь небольшой расход снарядов означал четырех убитых на каждый выстрел. Абсурд, но проигравшим выбирать не приходится, а в 20-х годах 40 тысяч английских фунтов стерлингов весьма устраивали главное управление фирмы.

Гораздо приятнее был заем в 60 миллионов золотых марок, предоставленный немецкими банками, который позволил Хоксу расплатиться с «проклятыми янки». И наконец, самая лучшая новость – предоставление Берлином фирме безвозмездно 7 миллионов марок в возмещение убытков, причиненных Круппу французами, – впрочем, тут мы вторгаемся в несколько иную область. Определить точно, сколько именно денег передал Берлин Эссену за пятнадцать лет, прошедших между падением Второго рейха и возникновением «третьей империи», вообще невозможно, так как и дающие, и получатель вели параллельно несколько серий бухгалтерских книг. Например, согласно свободному балансу Хокса за 1924/25 финансовый год фирма «Крупп» понесла убытки в 59 миллионов марок. Дефицит за год варьировался от почти миллиона марок в Рейнхаузене до 17 миллионов в Киле. Однако эти цифры отнюдь не отражают истинного положения, так как в них не включены прибыли от некоторых незаконных операций за границей и непрерывный приток средств из фондов правительства, которое пополняло их за счет налогоплательщиков. Эти субсидии Круппу, по общей оценке, составляют сумму, во всяком случае превышающую 300 миллионов, и, возможно, намного. Только огромные суммы могли в течение такого срока поддерживать существование его бездействующих военных заводов.

Однако сохранившиеся документы содержат одни лишь отрывочные сведения. Например, два высказывания бывших рейхсканцлеров: запись в дневнике Штреземана от 6 июня 1925 года: «…мы должны изыскать 50 миллионов марок для Круппа» и письмо Карла Иосифа Вирта Густаву от 9 августа 1940 года вслед за тем, как Крупп стал первым немцем, удостоившимся креста «За боевые заслуги» первой степени.

В своем поздравительном послании Вирт обрушивается на тех, кто верит, что создание Веймарской республики было выдающимся экспериментом, который саботировали нацисты. Кроме того, он противостоит той точке зрения, по которой демократия и агрессивный милитаризм не могут сосуществовать друг с другом. Они слаженно работали вместе чуть менее двух лет после перемирия, когда дантист из Штернберга моделировал первую нацистскую свастику, а Адольф Гитлер, пока еще мало понятный демагог, тайно формировал отряды коричневорубашечников для уличных боев. Вирт был не только лидером германского правительства этого периода, 11 мая 1921 года он подписал официальное признание Веймарской республикой Версальского договора, обещая, что его страна обязуется соблюдать его положения: «Правительство Германии преисполнено решимости… осуществить безотлагательно и без всяких условий меры, касающиеся разоружения армии, военного флота и военно-воздушных сил, как об этом подробно изложено в меморандуме союзных держав от 21 января 1921 года».

Его слово заслуживало не большего доверия, чем слова Гитлера. И хотя этот договор связывал его и как канцлера и как человека слова, он (Вирт) грубо нарушил и дух, и букву своего обязательства в тот самый момент, как подписал его. Предусматривалось, что «производство оружия, боеприпасов или других материалов военного назначения будет осуществляться только на заводах и фабриках, о местоположении которых будет оповещено и их функционирование одобрено правительствами главных союзных и объединившихся держав и количество которых они будут вправе ограничивать». Договор также запрещал «импорт в Германию оружия, боеприпасов и материалов военного назначения любого рода» и направление «в любую другую страну какого бы то ни было представительства армии, флота или военно-воздушных сил». Позднее Вирт писал Густаву, что вспоминал с большим удовлетворением 1920–1923 годы, когда ему совместно с крупповским директором доктором Видфельдтом «удалось заложить новый фундамент для технического развития немецкого оружия при помощи Вашей великой и самой выдающейся фирмы. Г-н рейхспрезидент фон Гинденбург был об этом осведомлен. Он также отнесся к этому весьма положительно, хотя широкая публика по-прежнему пребывает в неведении. Я также пишу эти строки с тем, чтобы пополнить ими свой архив, где храню письмо доктора Видфельдта от 1921 года, подтверждающее, что Вашей глубокоуважаемой фирме по моей инициативе как рейхсканцлера и министра финансов гарантирована поддержка правительства, намеренного в течение десяти лет ассигновать значительные суммы из бюджета рейха для сохранения технического превосходства немецкого оружия».

Вирт предупреждал, что эти записи носят сугубо «частный и конфиденциальный характер», поскольку правительство Третьего рейха дало указание «ничего не публиковать о проведенных ранее приготовлениях для возрождения национальной свободы. «Тем не менее, – добавляет он, – события тех дней живы в наших сердцах». В сердце Густава они, несомненно, были живы. И он не видел никаких оснований умалчивать об этом. В то лето, когда Крупп получил письмо Вирта, он уже убедился, что изменнические выступления ноябрьских преступников отомщены, и твердо знал, что в конце его жизни Европа подчинится германскому «новому порядку». Вот почему Густав самодовольно хранил изложение фактов о тайном перевооружении Германии, которое он проводил после перемирия 1918 года. Его бумаги, захваченные американскими войсками в апреле 1945 года, свидетельствуют о выдающемся таланте ведения международных интриг. Хотя он не указал сумм веймарских субсидий (сведения об этом были в департаменте Хокса, который к тому времени уже умер), но обо всем остальном он писал очень откровенно, не опуская и таких подробностей, какие в 20-х годах вызвали бы большую тревогу у правительств различных стран. Вместе с некоторыми военными документами, также попавшими в руки американцев, эти бумаги Круппа показывают, до какой степени он предвосхитил политику Гитлера. В Версале страны – участницы договора считали, что они лишили Германию инструментов агрессии. А пока они предавались пустым иллюзиям, Густав «ковал новый немецкий меч».