ведь был еще какой-то подлый голосок, который нашептывал принцессе о том, что Калиста могла и не захотеть им помогать. Что, если ей понравится быть королевой Лукеллесовой Кирации?

Нет, если бы Калиста хотела бы их предать, она не вернула бы Ремору, не написала бы ей письмо, не помогала бы пробраться в Анкален. Она ненавидела Лукеллеса гораздо больше, чем они все вместе взятые.

Калиста сделает все, чтобы уничтожить его. Главное, чтобы она не перестаралась и не погубила тем самым себя и всех остальных.

Но это от Реморы уже не зависело.

В ее комнате стояла гробовая тишина. Селин куда-то запропастилась, хотя Ремору даже радовало, что девчонка не висела у нее над душой, пока она писала письмо. Ничего, вернется и сама объяснит все Калисте, не маленькая.

За окном выл ветер. Он гнал по небу тяжелые осенние тучи, похожие на снеговые, и было в этом что-то жестокое и первобытное, похожее на жизнь, в которой они теперь оказались.

Ремора откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. В голове и в душе было совершенно пусто. Она не надеялась ни на что, даже на встречу с Эйденом. Неизвестно, что с ним стало после того, как она сделала его палачом.

Больше никаких мыслей не было. Не открывая глаз, Ремора наконец отпустила себя и прошептала:

“Пусть лик мой явит себя, что сокрыт под кожей в глубине меня”.

*

Селин понимала, что глупо было оставаться с ним. Она променяла относительную безопасность, пусть и рядом с озлобленной на нее леди Реморой, на новую неизвестность, бездну, в которой ее снова ждала жизнь в постоянном страхе. Она снова станет обузой для Флетчера, бесполезным человеком, которого необходимо беречь и защищать, но разве у Селин остался хоть какой-то выбор? С такой раной адмиралу ни за что не добраться до корабля. Бросить его — означало обречь Кирацию на правление человека, который был столь же омерзительным, сколь подлым и жестоким.

Флетчер несколько раз спасал ей жизнь. Теперь Селин спасала жизнь ему.

Девушка не понимала, как все случилось — возможно, адмирал действительно имел какую-то демоническую силу, что позволила им выскользнуть из замка, а может быть, на их стороне были сами боги.

Это было самым удачным совпадением в ее жизни. Когда Селин вывела ослабшего от потери крови Флетчера из замка с помощью одного из входов для слуг, что вел на задний двор, там не было стражи. С одной стороны охрана заднего двора монастыря действительно была пустой растратой людей, но с другой — именно благодаря такому упущению они с адмиралом смогли сбежать.

И все же дальше им предстояло самое трудное — спуститься в город. Монастырь располагался на горе, а поэтому все дороги, что вели к нему, представляли из себя крутые и узкие каменные тропы — по таким опасно ходить даже со здоровыми ногами, но Флетчер держался неплохо. Может, из-за общества Селин, а может, потому, что адмирал понимал всю необходимость преодоления этого пути, он упрямо продолжал идти вперед, не позволяя девушке ему помогать. Несколько раз они останавливались, чтобы сменить повязку на ране — к концу спуска платье Селин было изорвано в клочья, но кровь так и не желала останавливаться.

Флетчер слабел с каждой минутой, а им еще предстояло добраться до пристани.

— Только не в город, — Прохрипел адмирал, — Там меня могут узнать.

Путь в обход был гораздо дольше, но Селин не стала перечить — им действительно не стоило попадаться на глаза всем подряд.

Адмирал указал направо, в сторону раскидистых полей. Они лежали несколько внизу, и вопреки близкому расположению гор, казались ровными, как стол.

— Но вдруг мы не успеем? — Нахмурилась девушка.

Флетчер поглядел на небо:

— Солнце сядет часа через два. Успеем.

Она вновь доверилась ему, и снова им улыбнулась удача. Вряд ли такое везение было добрым предзнаменованием, но пока оно позволяло, грех было им не воспользоваться.

Поле, лежащее прямо за городом, оказалось не слишком большим. Летом здесь наверняка выращивали зерно для монахов, а сейчас, поздней осенью, здесь осталась лишь опустевшая земля с безжизненной пожухлой травой. Идеально ровный клочок земли опоясывала раскисшая от дождей узкая дорога, по которой медленно катилась запряженная старой клячей крестьянская телега.

Селин не успела сообразить, что происходит, как Флетчер поглубже натянул капюшон и захромал к повозке. Девушка устремилась за ним.

— Эй, добрый человек! — Окликнул крестьянина адмирал.

Тот остановил свою клячу и оценивающе оглядел Флетчера с ног до головы:

— Чего тебе, сын божий?

Он принял его за монаха. Селин поежилась от напряжения — она не понимала, что задумал адмирал, но он явно придумал какую-то ложь, чтобы заставить крестьянина помочь им.

— Его Величество приказал доставить эту девицу в порт и совершенно позабыл про нас, — Голос Флетчера, уставший и хриплый, внезапно стал гораздо мягче, — Должно быть, вино ударило ему в голову или богам угодно послать эти испытания для моей грешной души… Помоги нам, добрый человек, и зачтется тебе благодеяние сие.

Крестьянин, седой и морщинистый старик, озадаченно потер бороду, а потом поглядел на Селин:

— Это что ж за девица такая будет?

Флетчер освободил девушку от необходимости отвечать:

— Прислужница королевы Калисты. Послание везет.

Селин испугалась, что старика смутит ее рваное платье, но крестьянина, видимо, убедила ряса Флетчера и его витиеватые церковные речи. Он махнул им садиться в скрипучую телегу, и кляча тронулась с места.

Текли минуты наполненного страхом молчания. Селин избегала смотреть на Флетчера, а ему с его раной и вовсе было не до девушки.

— Простите меня, Селин. За то, что втянул вас в это, — Вдруг пробормотал адмирал, поудобнее устраивая свою ногу на связках старой прелой травы.

Девушка не хотела смотреть ему в глаза. Теперь ей казалось, что она перешла черту, сделала шаг, пути назад после которого уже не было. Она связала себя с Флетчером. И жалеть об этом почему-то не получалось.

Теперь ей казалось, что сегодня она совершила самый смелый поступок в своей жизни. Все эти годы она боялась и не могла решиться на что-то ради того, чтобы сегодня остаться с ним. Обречь себя на новый страх и опасности, но при этом выбраться из склепа, в котором она провела всю жизнь.

Сегодня она выбрала настоящую жизнь, а не существование в душной комнате со своими страхами, не прозябание в грязи, не подчинение чьим-то приказам, будь то жестокий камарил или холодная принцесса.

— Я сама сделала этот выбор, — Наконец ответила она. Крестьянин при всем желании не мог услышать