что мне было слишком тяжело, а главное – к чему? Если этого чувства ко мне у нее нет, это значит я виноват: не сумел внушить доверия и любви ко мне. Если бы ей сказал об этом, она может быть и попросила меня в другой раз поехать с ней, но это бы шло не от нее самой, и мне было бы еще тяжелее».

Раньше Ксения была любимицей. Александр так радовался, когда после появления трех сыновей, родилась дочь. Она внешностью и осанкой напоминала мать. Правда, с годами это сходство почти сошло на нет, но отца расстраивало совсем не это. Старшая дочь почти игнорировала отца, а это было больно, ранило в самое сердце.

«Я должен сказать, что постоянно радовался и ждал того времени, когда она подрастет, чтобы я ней мог кататься, ездить в театр, увеселять ее, но ничего этого нет; только утром поздороваемся, а вечером – спокойной ночи и все! Умоляю тебя ей ничего об этом не говорить, будет еще хуже, так как будет ненатурально, а для меня еще тяжелее, и окончательно это ее оттолкнет от меня. Я бы ни за что не сказал тебе об этом, да так уж с сердца сорвалось, слишком долго держал в себе и теперь, так как я один и далеко невесело мне, все это и вырвалось из груди!»

Да и второй сын Георгий, раньше такой внимательный, последнее время начал вести себя иначе. Отец терялся в догадках, и хорошего настроения это не прибавляло.

«Жоржи меня ужасно огорчил в эту зиму, написал только одно письмо, и это было еще в ноябре, после Крыма. К моему рождению я не получил ни одной строчки от него; мало того, он пишет тебе одно письмо из Абас-Тумана в самый день 26 февраля, говорит, что едет в церковь, и ни одного слова поздравления или пожелания тебе и мне.

Все это меня мучило за эту зиму, которая и без того была невеселая, но я не хотел об этом говорить, слишком тяжело было, ну а теперь все равно сорвалось, так уж нечего делать. Вот из всего этого и выходит, что для меня только утешение и радости от Миши и беби, и дай Бог, чтобы это было всегда и на будущее время, хоть эти дети мои будут любить своего Папá и будут его утешением и радостью. Но довольно об этих грустных впечатлениях, что раз пропало, то не вернешь».

Мария Федоровна пыталась уверить, что он «напрасно так думает», что и Ксения, и Жоржи так о нем «ласково отзываются», призывала супруга «преодолеть меланхолию». Преодолеть не удавалось. Дети не услышали от своего отца ни одного упрека. Этот горький осадок он хранил в своем сердце, о том ведала лишь Минни. В ее любви и верности за все супружество ни разу не усомнился.

Только ради нее последние годы он выдерживал эту «муку адову» – зимние балы в Петербурге. Последний полный бальный сезон при Александре III был в первые месяцы 1893 года, когда веселились «как угорелые».

Брату Сергею царь писал 11 февраля 1893 года: «Прости, что так поздно отвечаю тебе, милый Сергей, на твое письмо, за которое сердечно благодарю, но времени у меня свободного было немного на масленице, и мы все порядочно были утомлены невозможной неделью.

Как я счастлив наступлению Поста; просто наслаждение отдых, и можно опомниться, а то я чувствовал, как с каждым днем я тупел и все забывал, а ложиться спать часто приходилось в 5 часов утра! Мы все-таки, несмотря на короткий сезон, дали 4 бала в Зимнем Дворце, 1 – в Эрмитаже и 2 – в Аничкове. На масленой Алексей дал бал у себя, а кроме того был ещё на балу у французского посла Монтебелло».

В следующую зиму такого веселья уже не было. В январе 1894 года царь заболел «скучной инфлуэнцией», переросшей в пневмонию. Несколько дней его положение оставалось очень тяжелым, и у многих стали возникать мысли о трагическом исходе. На Аничков Дворец были обращены взоры и России, и Европы.

В Петербурге знали, что Александр III занимает комнаты на третьем этаже с видом на Невский проспект. Всё время болезни, продолжавшейся почти две недели, за дворцовой оградой можно было видеть группы публики, ждавшей известий. Другие же, проходя по главной улице столицы, останавливались, снимали шапки и крестились, глядя на окна дворца. Они желали всей душой выздоровления императору.

Больше всех переживала Мария Федоровна. Она всегда беспокоилась за здоровье Саши, но тем январем это беспокойство чрезвычайно усилилось. У него была высокая температура, беспрестанно мучил кашель. Старый лейб-медик Густав Гирш (1828–1907) успокаивал, говоря, что это инфлюэнца, но волнение не проходило.

По настоянию царицы были вызваны другие врачи, которых сначала не хотел видеть Царь. Но Мария Федоровна проявила такой напор, что Александр уступил и позволил себя осмотреть и прослушать. Мнение было единодушным: положение серьёзное, но не очень опасное. Однако обстоятельного обследования проведено не было, и врачи не разглядели острую форму сердечной недостаточности.

Потом вроде бы всё нормализовалось. Но, как оказалось, лишь на время.

Глава 22. Великокняжеские страсти

Тайное замужество в 1854 году дочери Николая I Великой княгини Марии Николаевны с графом Г.А. Строгановым положило начало эпатирующим семейным происшествиям в Доме Романовых. Самое известное из всех – женитьба в 1880 году Императора Александра II на Е.М. Долгорукой.

Однако в последние десятилетия существования Монархии произошли и другие громкие «любовные истории», сотрясавшие Династию. Только затухала одна, как возникала новая. Светские сплетники почти всегда имели в наличии очередной Великокняжеский «сюжет». Строгие законодательные правила и традиция престижа Императорской Фамилии неустанно подвергались испытаниям.

В 1874 году произошел вообще невиданный случай. Старший сын великого князя Константина Николаевича двадцатичетырехлетний великий князь Николай Константинович позволил себе такое, о чем потом все Романовы старались не вспоминать.

За три года до того он познакомился с американской кафешантанной певичкой и танцовщицей Фанни Лир, которая, как потом уверяли некоторые «знатоки», выступала в самых известных американских и европейских притонах и за деньги, без всякого стеснения, показывала публике «все женские прелести». Ей-то и «увлекся выше всякой меры» Николай Константинович.

Этот внук Николая I хоть и слыл с детства жестокосердным, но в учебе и образовании отличался несомненными способностями. Окончил с блеском Академию Генерального штаба, поступил за службу в лейб-гвардии Конный полк. В 1873 году участвовал в сложном Хивинском походе, окончившемся присоединением к России обширных территорий в Средней