– Моей покойной жены, – ответил он, не поднимая глаз, раскладывая иглы и сразу сортируя – выбирая золотистые и железные, черные и синие.

– Расскажете мне о ней?

– Нет.

Мелани замерла, так и не сев на табурет, пораженная его раздраженным тоном. Он вздохнул, очевидно осознав свою ошибку.

– Она была больна и умерла, и я не хочу вспоминать об этом.

– Простите.

– Ничего страшного.

Тон его был небрежным, снисходительным, но голос звучал тихо и был полон сожаления. Плечи его напряглись, и он стал избегать смотреть ей в глаза.

Она не хотела его обидеть.

Чувствуя напряжение, возникшее между ними, она тоже занялась сортировкой. Каждая игла, которую они откладывали в сторону – сначала он, потом она и снова он – постепенно возвращала их на нейтральную почву.

В итоге игл осталось только десять.

Она убрала волосы назад и сняла ферроньерку. Он надел первую иглу – из чистого серебра – на носик шприца, затем провел по ее лбу смоченной в спирте подушечкой для дезинфекции.

– Готовы? – спросил он, держа шприц иглой вверх.

Она судорожно вздохнула, не отводя глаз от пламени газового освещения лаборатории, которое оранжево мерцало в цилиндре шприца.

– Да.

– Тогда не двигайтесь – совсем.

* * *

Он уколол ее пятнадцать раз, и каждый раз в цилиндр поступала только кровь и больше ничего.

Лоб у нее припух и превратился в открытую ссадину. На месте прокола сочилась кровь, снова и снова превращаясь в бисерные капельки, стекавшие по лбу, если она не успевала промокнуть рану носовым платком.

Каждый раз Гэтвуд старательно колол ее в одно и то же место: точно посередине знака.

– Думаю, на сегодня хватит, – сказал он, отворачиваясь и собираясь пополнить запасы.

– Нет, – поспешно ответила она, – я бы хотела продолжить, пожалуйста.

– Все, что мне сегодня удалось – это проколоть в вашей голове настоящую дыру. Не думаю, что было бы разумно продолжать.

– Завтра все заживет – из-за отметины. Лучше так, чем с этой гадостью.

– Мы только начали, но не буду лгать и говорить, что надеюсь, что мы скоро решим эту проблему. Может, вы что-нибудь упустили? Хоть что-нибудь? Даже самая малость могла изменить судьбу.

Она много думала. И уже рассказала ему все, что помнила – что она ела в тот день, к чему прикасалась. Ничего…

Ой.

– Перед тем как Себастьян уколол меня, он набрал в шприц время из ампулы и выпустил его в воздух. Может, игла была загрязнена этим временем?

Глаза Гэтвуда расширились. Он положил шприц на стол и потер их.

– Моя дорогая маленькая занозка, почему же ты не сказала об этом раньше? Я не умею заряжать магией стекло и мало что знаю о времени, как его помещать в ампулы или извлекать. Это не значит, что я ничем не могу вам помочь. Но это значит, что есть такие переменные, которые я не могу учесть. Но, точно так же, ни стеклатор, ни металлатор не смогут учесть все. Каждый из нас специализируется в одной области. Конечно, мы обладаем общими знаниями, но каждый заряженный магией материал ведет себя абсолютно иначе, чем другие, и…

– А как тогда работают магические предметы, где используется комбинация разных видов магии? – спросила она. – Для этого же требуется знать несколько дисциплин. Разве мы не могли бы…?

Он покачал головой.

– Когда разные мастера работают вместе над созданием магических предметов с использованием разных видов магии, мы следуем очень строгим рецептам. Строгим правилам. И каждый аспект находится под строгим контролем. И я бы не стал доверять никому и никогда. Это с большой вероятностью вызовет подозрения – привлечет внимание регуляторов – даже если я найду кого-то, кому могу доверять.

Она повесила голову, и он взял ее за плечи.

– Это не значит, что у нас ничего не получится. Но это значит, что мне, возможно, придется работать дольше. На решение этой задачи могут уйти годы…

– Годы?

– Да. Мне жаль. Но годы.

Годы, проведенные в качестве лабораторной крысы… именно этого она отчаянно пыталась избежать.

– Нет, мне хочется… Мне хочется …

Она хотела сказать «жить».

Но что за жизнь у нее была до этого? Ну правда?

Совсем простая, конечно, но ей она нравилась. И она не жалеет о том, что ей пришлось ухаживать за родителями. Но свободы у нее на самом деле не было. Не было возможности выбирать, как ей прожить эту жизнь. Ее дни, ее время ей не принадлежали.

И теперь у нее снова отняли выбор.

– Я могу предложить вам работу, – сказал он. – Если так будет проще. Мне нужен помощник. И тогда никто не станет интересоваться, почему вы так долго здесь находитесь. И мы сможем экспериментировать сколько угодно.

Ей не понравилось, как он произнес слово «экспериментировать» – слишком нетерпеливо, слишком клинически. Как будто в центре этих экспериментов была не та самая девушка, с которой он разговаривал.

– Я… Мне надо подумать.

Он отвернулся от инструментов, вопросительно приподняв густую бровь.

– Подумать? Моя дорогая, я хочу вам напомнить, что это вы пришли ко мне. Я предлагаю вам безопасное убежище, возможное решение проблемы и плату. Что же вы еще желаете?

Она оглядела мастерскую, задержалась взглядом на наполовину вырезанных изображениях, склянках с пузырящимися субстанциями и тяжелых сейфах. Она вдохнула запах опилок и краски. Ощутила мягкое журчание магии вокруг – той самой, которую она навряд ли бы чувствовала, если бы не поселившаяся внутри нее сила.

Все здесь было так… могущественно.

И все это ее не интересовало. Она не хотела иметь с магией ничего общего.

Когда она впервые осознала, что внутри нее находится магия Белладино, она почувствовала трепет. Почувствовала себя окрыленной. Зелья, эликсиры, отвары, настойки – от всего этого у нее начинало покалывать пальцы, а разум работал в поисках решения.

Она надеялась избавиться только от той части знаний, которая была связана с магией.

Ей хотелось оставить себе знания, связанные с исцелением.

Но удержать их оказалось невозможно.

Слишком велик был риск.

Слишком.

От неуверенности в себе она потрясла головой, словно пытаясь стряхнуть все проблемы. Гэтвуд сделал ей щедрое предложение. Не пустячок какой-нибудь. Она будет дурой, если не согласиться.

– Ничего, – ответила она. – Мне больше не на что надеяться.