Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Личную дачу у Екатерины Алексеевны отобрали, вернув ей 25 тыс. рублей. Фурцева положила их на книжку и написала завещание в пользу дочери[992].
Повторно ее судьбу обсуждали на заседании Секретариата ЦК КПСС 22 июля вопрос. Борис Пономарев поставил вопрос о целесообразности оставления Фурцевой на посту министра культуры СССР. В лучших традциях сталинской «дозировки» высказался Михаил Суслов:
— …т. Фурцева понесла два наказания: с одной стороны, ей [сделали] по партийной линии выговор, а с другой стороны, не избрали депутатом Верховного Совета СССР. Видимо, следует этот вопрос решить после сессии.
Почуя, куда дует ветер, еще более осторожно высказался Андрей Кириленко:
— Все же о т. Фурцевой надо посоветоваться с т. Брежневым Леонидом Ильичом…[993]
Генеральный секретарь ЦК КПСС вроде бы решил воздержаться от дальнейших «оргвыводов» в отношении Фурцевой по партийной линии и просто отправить ее на пенсию. По Москве, рассказывал Эдвард Радзинский, разнеслась фраза Фурцевой:
— Ну вот теперь, когда я начала понимать в искусстве, меня надо снимать[994].
Учетная карточка депутата Верховного Совета РСФСР Е. А. Фурцевой. 1955 г. [ГА РФ]
* * *
Эдвард Радзинский заявил в своей передаче о том, что в последний год своей жизни Фурцева заразилась опасной болезнью: она начала говорить правду. На юбилее одного режиссера, народного артиста СССР после поздравительных фраз Екатерина Алексеевна умудрилась констатировать факт:
— Но фильм-то этот ужасный, скучный и бездарный[995].
Приказ министра культуры СССР Е. А. Фурцевой о проведении Всесоюзного конкурса на одноактные пьесы. 23 сентября 1974 г. [РГАЛИ]
А одной из подруг Екатерина Алексеевна сказала:
— Что бы там ни было, что бы про меня ни говорили, я умру министром[996].
И она не ошиблась…
За несколько дней до кончины Фурцевой сотрудникам аппарата ЦК КПСС Михайловой и Щербакову передали на исполнение поручение второго секретаря ЦК, председателя Президиума Верховного Совета СССР Николая Викторовича Подгорного переделать доклад Фурцевой к юбилею Малого театра. Екатерина Алексеевна прекрасно поняла, что ее снятие с поста министра культуры СССР — дело решенное[997].
Приказ министра культуры СССР Е. А. Фурцевой об установлении повышенной оплаты труда Р. Р. Кареру, И. Д. Ойстраху и концертной ставки Н. Н. Зерцаловой. 20 сентября 1974 г. [РГАЛИ]
Вдова руководителя Москвы Гришина Ирина Михайловна впоследствии рассказала, что за день до кончины Фурцевой они встретились с ней в Кремлевской больнице. Екатерина Алексеевна призналась:
— У меня что-то с сердцем плохо, болит…
Вероятно, данные события действительно имели место, но все же не в последний день жизни Фурцевой.
На приеме в Кремле 24 октября 1974 года Екатерину Алексеевну было не узнать. В тот день умер знаменитый скрипач Давид Ойстрах. Буфетчица Министерства культуры зашла в кабинет к Екатерине Алексеевне, увидела ее слезы и спросила, в чем дело.
— Ойстраха жалко, — ответила Фурцева. — Был чудный человек Давид Федорович.
На улице Куйбышева Екатерина Алексеевна подписала единственный в этот день и последний в ее жизни приказ — об установлении повышенной оплаты за мастерство и повышенной гастрольной надбавки дирижеру и композитору Оганесу Арутюновичу Чекиджяну[998].
А еще в этот день в Кремле проходили официальные переговоры с госсекретарем США, помощником президента по вопросам национальной безопасности Генри Киссинджером. Во время вечерней сессии, которая началась в 18 часов, а закончилась в половине десятого вечера, Леониду Ильичу пыталась дозвониться Екатерина Алексеевна Фурцева, о чем генсеку было «доложено»[999]. Судя по воспоминаниям Людмилы Зыкиной, это должно было произойти после 18 часов 30 минут вечера.
О чем именно доложили секретари Брежневу, история умалчивает. Но Екатерину Алексеевну мог расстроить самый факт, что переговорить не удалось. В случае с сердечниками много ли нужно, чтобы спровоцировать инфаркт…
По свидетельству Людмилы Зыкиной, «судьбе было так угодно», что их последняя встреча, накануне ее смерти, 24 октября 74-го года, состоялась в бане: «В половине седьмого разошлись», Зыкина пошла домой готовиться к концерту в Горьком, а Екатерина Алексеевна в тот вечер «должна была присутствовать на банкете в честь юбилея Малого театра». После банкета Фурцева позвонила Зыкиной и сказала ей тихим, усталым голосом:
— Люда, я вам что звоню: вы же за рулем поедете. Пожалуйста, осторожней.
Узнав о том, что Николай Фирюбин все еще был в Малом театре, Людмила Зыкина спросила, не следует ли ей приехать, и услышала в ответ:
— Нет, нет, я сейчас ложусь спать.
Вечером Екатерина Алексеевна заехала к дочери, у них был гость — грузинский композитор Отар Васильевич Тактакишвили. Привезла арбуз, посидела со всеми и поехала домой. Позвонила дочери.
В последний день… Приказ министра культуры СССР Е. А. Фурцевой об установлении повышенной оплаты за мастерство и повышенной гастрольной надбавки О. А. Чекиджяну. 24 октября 1974 г. [РГАЛИ]
— Почему у тебя грустный голос? — спросила Светлана.
— Тебе показалось.
А после полуночи Светлане позвонил Николай Павлович Фирюбин:
— Мамы больше нет.
Когда приехали дочь с мужем, в квартире еще находилась реанимационная бригада. Доктор пытался «успокоить» Светлану:
— Даже если бы это случилось в больнице, врачи не смогли бы помочь.
Официальный диагноз из заключения, подписанного начальником 4-го Главного управления Министерства здравоохранения СССР, — острая сердечная недостаточность[1000].
По Москве пошли разговоры о том, что она вновь решила покончить с собой и вторая попытка удалась. Много позже бывший председатель КГБ СССР Владимир Александрович Крючков на вопрос о кончине Екатерины Алексеевны ответил:
— Все знавшие ее товарищи утверждали, что она покончила жизнь самоубийством в ванной комнате собственной квартиры[1001].
— Этот вопрос со мной обсуждать сложно, — объясняла Светлана Фурцева, когда журналисты спрашивали ее о причинах смерти матери. — Я знаю то, что знают и остальные. Конечно, можно выстраивать разные версии, особенно по аналогии с шестьдесят первым годом. Мы с мамой никогда не обсуждали этой темы, но я уверена, что причиной расстаться в шестьдесят первом году с жизнью было не честолюбие, как некоторые сейчас представляют, а глубокая обида от предательства человека, которому она верила… Но в