мобилизации в Германии. Этот приказ был подписан в 5 часов пополудни 1 августа на столе, сделанном из древесины «Виктории» Нельсона. Через некоторое время посол Германии в Санкт-Петербурге передал официальную декларацию об объявлении войны, тем самым приведя в действие положения франко-русского союза и освободив итальянцев от обязательств поддерживать двух других членов Тройственного союза. Желание солдат удостовериться, что австрийцы возьмут на себя атаку русских, перевесило цели политиков.

Но это еще не все. Стратегия немцев, заключавшаяся в атаке сначала на западе, предполагала, что или Франция объявит войну Германии, как только Россия вступит в войну, или (и это не будет иметь значения) Германия открыто проявит себя агрессором. Чтобы сделать затруднительное положение еще опаснее, план Шлиффена предусматривал проход немецких войск через Бельгию, которой будет предложено разрешить его, а в случае отказа она будет захвачена. Хотя Гогенлоэ, Бюлов и Бетман-Гольвег знали об этом, будучи канцлерами, никто из них не возражал. Единственное изменение – исключение прохода также через Голландию, главным образом чтобы Германия могла использовать голландский нейтралитет для подвоза припасов. В 1913 году Ягов, преемник Кидерлена на посту министра иностранных дел, указал Мольтке, что вторжение в Бельгию, безусловно, вовлечет Британию. Мольтке обещал обдумать вопрос и обсудить его с Генеральным штабом, однако, судя по всему, решил, что при отсутствии приемлемой альтернативы стратегическая выгода от нарушения нейтралитета Бельгии перевешивает любые политические или психологические недостатки. Кстати, когда французский и британский Генеральные штабы сами рассматривали вторжение в Бельгию, чтобы предвосхитить планы немцев (о которых знали), они не получили согласия своих политических хозяев. Более того, хотя французы мобилизовались 1 августа, военный министр, не упускавший из виду мнение британцев, приказал всем войскам держаться в десяти километрах от границы. Поскольку немцы не могли позволить себе ждать, они могли выбирать только между двумя альтернативами: объявить войну Франции или напасть на нее без объявления войны.

Как только была объявлена германская мобилизация, пришла телеграмма от германского посла в Лондоне, которая из-за неверной трактовки реплики Тиррела заставила германских лидеров какое-то время думать, что Британия все же сохранит нейтралитет, если Германия не нападет на Францию. Вильгельм потребовал шампанского. Оказывается, войны на два фронта все же можно было избежать. Вызвав Мольтке, он приказал, чтобы германские войска были остановлены на французской границе, а основные силы были брошены против России. Генерал был в шоке. Если выполнение планов мобилизации будет прервано в середине, последует хаос, но не только. Германия (как и Британия, но с меньшими оправданиями) предусмотрела только один стратегический случай. Ранее также был план наступления на восток, но в 1913 году он был отброшен как избыточный. Над кайзером часто смеялись, когда он сказал Мольтке: «Ваш дядя дал бы мне другой ответ». Но подразумеваемая критика являлась вполне весомой. Хотя вопрос не был снят. По германской конституции ответственность за координацию деятельности военной и гражданской сфер правительства была возложена на императора. Вильгельм никогда не осознавал, что это значило, не говоря уже о том, чтобы поработать в этом направлении. Более того, он всегда давал резкий отпор гражданским министрам, желавшим высказать свое мнение по военным вопросам, и всегда старался повернуть обстоятельства так, чтобы они не высказывали свое мнение по политическим последствиям планов военных. Трудно сказать, какая сложилась бы ситуация. Если бы альтернативный план существовал, если бы Германия организовала оборону на западе, не переходя границ, и направила свои основные силы на восток, как только Россия напала на Австрию.

Хотя Мольтке так никогда и не восстановил энергию и присутствие духа после вмешательства кайзера, его замешательство (которое распространилось на вопрос использования железных дорог Люксембурга) длилось недолго. Часом позже кайзер получил телеграмму от короля Георга, которая показала, что предыдущее донесение было вводящим в заблуждение. На следующий день он услышал, что Грей призвал Германию и Францию уважать нейтралитет Бельгии. Но хотя Вильгельм записал: «Вот чем будет решена английская интервенция против нас» и в прошлом неоднократно заверял бельгийцев, что их подозрения в отношении Германии не обоснованы, он не выразил протест, когда 2 августа послу в Бельгии было велено открыть запечатанный конверт, присланный ему четырьмя днями ранее, и предъявить правительству Бельгии содержащийся в нем ультиматум. Позже Вильгельм утверждал, что был вынужден подчиниться военному графику, и в какой-то степени это так. Только ему следовало благодарить исключительно самого себя, если последствия этого графика застали его врасплох, равно как и за то, что, всеми силами подталкивая австрийцев к грани, он оказался неспособным вернуть их обратно. Когда на встрече прусских министров 3 августа Бетман объявил, что участие Британии в войне неизбежно, Тирпиц, говорят, воскликнул: «Тогда все потеряно!» А Мольтке примерно в это же время заявил: «Слава богу! Лучше уж пусть английская армия будет передо мной – ее я могу победить, чем Англия будет хранить недоброжелательный нейтралитет за пределами моей досягаемости».

Так вышло, что 4 августа кайзер Вильгельм пригласил членов рейхстага в белый зал берлинского замка и сообщил им, что, несмотря на упорное стремление к миру, Германия находится в состоянии войны. Австрия была вынуждена напасть на Сербию, Россия вмешалась, договорные обязательства и интересы заставили Германию поддержать своего союзника. Никто не удивится, сказал он, если Франция, так часто отвергавшая германские инициативы, поддержит Россию. О Британии, отношение которой до сих пор оставалось неопределенным, кайзер не упомянул. Ситуация стала результатом не временного конфликта интересов или дипломатических интриг, а давней зависти к силе и развитию Германии. В то же время Германией движет не жажда завоеваний и желание удержать то, что у нее есть. Она взялась за меч с чистыми руками и чистой совестью. С балкона он уже объявил ликующей толпе, что отныне не знает никаких партий – знает только немцев.

Несколько анекдотов будут уместны для завершения истории. Двадцатью годами ранее фон Кёллер, прусский министр внутренних дел, сказал: «Хочется верить, что у нас не будет войны, пока на троне Вильгельм II. Он потеряет самообладание. Он трус».

В день начала войны финансист Ратенау сказал другу: «Кайзер никогда не проедет на белом коне со своими рыцарями через Бранденбургские ворота как покоритель мира. В день, когда он это сделает, история лишится своего значения».

В финальном интервью с германским послом 5 августа Грей сказал, что Британия будет всегда готова посредничать, когда Германия пожелает завершить войну. «Мы не хотим сокрушить Германию – только как можно скорее восстановить мир». Узнав об этом, кайзер заявил: «Лицемерный лжец, скользкий как угорь».

Примерно в это время Жюль Камбон сказал своему британскому коллеге: «Сегодня в Берлине три человека, которые сожалеют о начале войны: