Член ВО офицер А.Е. Флейшер, вступивший в организацию по приглашению В.И. Соколова осенью 1918 года на должность командира бригады, свидетельствовал: «Соколова я видел всего 2 раза. Никаких особых указаний не получал. Для связи с Соколовым мне служил сначала Найденов. Особых собраний и совещаний не было. Собирались иногда у меня следующие лица: Ступин, Тихомиров, Найденов, Талыпин, Филипьев Георгий Александрович (гусарский офицер), Зверев впоследствии (в конце июля); были лица, коих я не знал. Кто они – узнал я в камере. Миллер Иван Иванович (Н.Н. Щепкин. – С.В.), Алферов Дмитрий Яковлевич (я его, собственно, не видел)»[1144].

Положение изменилось в марте 1919 года: Соколова арестовали, в связи с чем военный комиссар Полевого штаба и куратор военной контрразведки от РВС Республики Семен Аралов докладывал Льву Троцкому – «раскрыта большая белогвардейская организация в Москве и провинции, во главе которой стоял бывший генерал-лейтенант Соколов и штабс-капитан Устинов. Соколов был начальником штаба всех белогвардейских организаций. Оба сознались»[1145].

На посту главы военной организации ВНЦ Соколова сменил бывший генерал Н.Н. Стогов, занимавший в это время пост ни больше, ни меньше начальника Всероссийского главного штаба. Реакция Николая Николаевича Стогова на революцию (даже не Октябрьскую, а Февральскую) описана в воспоминаниях меньшевика Виктора Шкловского, имевшего непродолжительное знакомство с генералом в штабе 16-го корпуса. По словам Шкловского, «растерянный» генерал «уже ничего не понимал. «Какие-то большевики, меньшевики, – жаловался он мне, – я же вас всех привык считать, простите меня, изменниками». …Ему было очень тяжело. Корпус его целиком состоял из третьеочередных дивизий, из всяких 600-х и 700-х номеров, сведенных из нескольких полков при переформировании, когда полки переходили от 4-батальонного состава к 3-батальонному. Эти наспех составленные части без традиций, с враждующими между собою группами командного состава, конечно, были очень плохи. Генерал же Стогов любил «свои войска», и ему просто обидно было, что его солдаты так плохо дерутся. Влияния на солдат он не имел, хотя его знали и ценили»[1146].

Удивительно, что Троцкий и его окружение, прекрасно знавшее политическую «физиономию» генерала, никак не реагировали на, скажем, такие сообщения: 15 февраля 1919 года секретарь Склянского Иван Медянцев рапортовал своему шефу – «В настоящее время в моем ведении имеются шифры: 1) «военный» – напечатан в типографии Всероссийского главного штаба, разослан по центральным учреждениям военного ведомства, в штабы фронтов и армий, в действии с 20 января с[его] г[ода]; 2) составленный мною, известен мне и т. Шляпникову и 3) составленный мною, известен мне, моему помощнику т. Вельмеру и секретарю т. Троцкого. Довольно широкий круг лиц, знакомых с шифрами, составленными во Всероглавштабе, представляет слабую гарантию тайны, кроме того, неумелое пользование шифром ведет к быстрому нахождению ключа. Так, например, мною дешифрована для тов. Ленина телеграмма, зашифрованная ключом ВЧК, которого у меня не было, и дешифровано перехваченное радио, содержавшее разговор Киева с Одессой. Радио было зашифровано последовательно семью ключами и все же три из них были мною прочтены. В обоих случаях при шифровке не были соблюдены правила пользования шифрами. Вследствие этого, а также в целях наиболее полного сохранения тайны, мною и были составлены упомянутые шифры. Таким образом, исключительной важности депеши т. Ленина, посылаемые т. Троцкому, не доступны для прочтения их при передачи моим шифром. Но т. Ленин посылает весьма важные депеши товарищам, командированным на тот или другой фронт с полномочиями из центра. В этом случае мне приходится шифровать общим ключом, действующим в данный момент по военному ведомству (шифр меняется через 2–3 месяца). Такой порядок для депеш, имеющих кроме военного и политическое значение, дает минимальную уверенность в сохранении тайны и потому мало пригоден и совершенно не допустим для особо важных депеш…»[1147]. Таким образом, переписка Ленина и Троцкого, а также часть телеграмм ВЧК были известны, по крайней мере, белогвардейскому подполью.

В.В. Ступин осторожно заявил на следствии, что Н.Н. Стогов в связи с наступлением Колчака решил разработать план на случай «активного наступления». Правда, последнее «считалось возможным лишь как вхождение в начатое другими (рабочими или другой организацией) восстание»[1148]. По словам С.П. Трубецкого, «практически Стогов предложил одну задачу: подыскать гражданских помощников военным начальникам участков, на которые должна быть разбита Москва. Щепкин обещал подумать и, может быть, найти одного-двух. Мы сказали, что никого найти не сможем»[1149].

Н.Н. Стогова арестовали в конце апреля или начале мая 1919 года, и это поставило В.В. Ступина перед необходимостью «решать вопрос о судьбе организации»[1150]. Положение осложнилось с арестом заместителя Стогова – начальника Оперативного управления Всероссийского главного штаба С.А. Кузнецова. В.В. Ступин «отказался от бывших громких названий: «корпуса», «дивизии»» и перешел к более простой схеме заговорщической организации.

Ступин приступил к разработке нового плана организации. Основной мыслью этого плана было «начать [вооруженное выступление] одновременно в двух, по возможности диаметрально расположенных, районах» – Лефортовском и Бутырском, так как в них были расположены броневики, которые ударные группы должны были захватить в первую очередь. Далее предполагалось поднять на восстание стоявшие вблизи воинские части и, «в зависимости от притока пополнений, образовать атакующие колонны, которые немедленно направить в атаку в направлении на центр Москвы (район Кремля)». Примерно такой же план был у Ганнибала Барки, когда в своем легендарном походе он рассчитывал на присоединение италиков. С одной оговоркой – у Ганнибала были в распоряжении время, стратегический план и хорошо обученная, сильная армия. У Ступина не было ни того, ни другого. Как он собирался «поднимать» части – совершенно не понятно.

Намечались следующие пункты выступлений: «у Миллера – в районе Николаевского вокзала, если группа 35-го полка будет достаточно сильна, в Лефортове и в Новогирееве (Высшая стрелковая школа), из Новогиреева восставшие должны были идти к Москве для захвата Рогожско-Симоновского участка; у Талыпина пока получился лишь один пункт – гараж формирования, где стояли броневики; Филипьеву было передано, чтобы он изучал Александровский (Белорусский) вокзал, но пункт выступления еще не был указан», предстояло обдумать, как можно захватить артиллерию на Ходынке[1151].