Сначала появились восемь истребителей-бомбардировщиков «Fw-190F», но их быстро расшугали наши «Яки», которые даже сбили пару «фоккеров». А чуть позже прилетели два «очень скоростных, прямокрылых, четырехдвигательных самолета без пропеллеров» (судя по всему, это были реактивные «Арадо Ar-234», куда более распространенные «Ме-262» все-таки имели стреловидное крыло), которые сбросили несколько бомб довольно крупного калибра на вчерашнее поле боя, метя в то место, где стояли оба подбитых «Мауса». В сами танки они не попали, но все-таки их фугаски убили и ранили десятка два ремонтников-эвакуаторов, возившихся в тот момент возле «мышонка», уничтожив тягач и пару грузовиков, – возможно, это опять сработал чертов механизм «удвоения убыли», поскольку накануне я все-таки лично убил нескольких немцев. Как говорится, простите, мужики…

Догнать реактивные бомбардировщики наши «Яки» уже не смогли, как ни старались, зенитки, которых в округе было немало, их тоже не достали. Ну, и, исходя из всего этого, я теперь могу предположить, что единственный в мире, стоящий в мои времена в подмосковной Кубинке «Маус» вполне мог быть собран из частей даже не двух, а трех танков данного типа…

Пока коллеги-сослуживцы рассказывали мне все это, а я натягивал гимнастерку, появился Никитин, вместе с которым неожиданно прибыл сам наш «верховный вождь» полковник Заманухин в щегольской меховой летной куртке производства заокеанской фирмы «Ирвин». Как оказалось, он только что прилетел (я не понял – то ли из Москвы, то ли откуда-то чуть ближе) на, как он выразился, «попутном» бомбардировщике «Бостон», деля тесную кабину со стрелком-радистом. При этом он уже прочитал мой написанный по горячим следам рапорт (и когда этот, подобный живому вечному двигателю, живчик-электровеник только все успевал!) и душевно поблагодарил меня за проделанную накануне героическую работу. Практически, как было сказано у классика, «обнял и прослезился».

А затем товарищ полковник кратко объяснил, в связи с чем немцы предприняли вчерашнюю танковую атаку. В Вурстдорфе, на улице с непритязательным названием «Хауптштрассе» («Главная» то есть улица, забавно что в 1948 г., когда город стал называться Колбасков и окончательно отошел к народной Польше, эту улицу назвали в честь Феликса Дзержинского, а в 1991 г. буйные пшеки шустро перекрестили ее в «Улицу Юзефа Пилсудского», но то ли в новой «демократической» Польше разом образовалось уж слишком много улиц Пилсудского, то ли им еще чего-то не понравилось, но в 1999-м, в третий и, похоже, последний раз эту улицу переименовали в «Улицу Кароля Курпиньского» в честь одного из тамошних композиторов и это, похоже, устроило всех), в доме № 6 находилось местное отделение конторы Вальтера Функа, то есть, проще говоря, «Дойче Рейхсбанка». И как раз накануне из него что-то «этакое» собирались вывозить. Но упустили момент – в городок некстати ворвались наши танки, состоявший в основном из фольксштурмистов гарнизон наложил в штаны и драпанул, а немецкий комендант города и вовсе умудрился попасть в плен. Так что получился полный облом.

В общем, офицеры из контрразведки 1-го Белорусского фронта нашли во дворе здания банка брошенный бронированный банковский фургон с открытыми дверями, а в хранилище банка обнаружились и подготовленные к отправке ценности. А если конкретно – килограммов пять золота в слитках, с очень странной маркировкой (в ней, кроме цифр, присутствовали характерные руны СС) – очень возможно, что это было то самое золото, наплавленное из зубных коронок вылетевших в трубу (во всех смыслах этого слова) узников Аушвица или Майданека. И, кроме того, там же лежали саквояжи с разнокалиберными ювелирными изделиями в количестве килограммов десяти. Видимо, происхождение «ювелирки» было аналогично золоту.

Вот вам и все объяснение. Оказывается, не было у фрицев вообще никаких стратегических и тактических планов, просто Гиммлер (а точнее, кто-то из его шестерок) тупо забыл золотишко вывезти, а ведь без него в Аргентине просто никуда… И вот только ради этого накануне помирали их танкисты. Не далее как вчера я о них думал лучше…

За тот бой (а наши действительно смогли с ходу занять мосты и выйти на западный берег Просны) потом наградили очень многих, списки на представления к наградам в архивах обнаружились длинные. Сразу скажу, что в тех списках было очень много фамилий с пометкой «посмертно», но что делать – на то и война…

Мне и майору Никитину через две недели вручили ордена Отечественной войны I степени, а остальных членов нашей группы наградили медалями «За боевые заслуги». Получил орден Красной Звезды и наш дорогой товарищ Заманухин.

Потом, уже в будущем, я уточнил в архивах кое-что по персоналиям. Так, комбат самоходчиков Востропятов остался жив и получил за тот бой орден Боевого Красного Знамени. Он воевал до самого конца боев в Европе, а затем и с японцами в Маньчжурии. Демобилизовался он в марте 1948 года, и дальше его судьба не прослеживалась.

Куда интереснее сложилась жизнь моего знакомого Драча. За этот бой он удостоился ордена Славы III степени, а в июне 1945 года его, как это ни удивительно (а может, как раз вовсе и неудивительно), восстановили в кадрах ВМФ, вернув офицерское звание. Вслед за этим он отправился на родной Черноморский флот, откуда в конце 1958 г. капитан-лейтенант Драч (тогда он служил на должности начальника транзитного склада ГСМ 1-й бригады сил ОВР Одесской ВМБ) был уволен в запас, с весьма интересной формулировкой «за нарушение советских законов о семье и браке», то есть фактически за многоженство. Как говорится, «все пропью, но флот не опозорю». Как мне удалось выяснить чуть позднее, умер он в ноябре 1969 от рака желудка.

Ну а мне еще предстояло то, что, согласно словам известной песни М. Ножкина, обычно бывает самым трудным…

Фронтовая тетрадь старшины Потеряхина

Запись 7 (и последняя). В архив за смертью, или саван мой сосновый

3 мая 1945 года. Где-то между Цербстом и Магдебургом у р. Эльбы. Замок Нордлингбург. 1-й Белорусский фронт. Германия.

* * *

Ты почему-то ты никогда не умираешь и всегда чего-то хочешь.

Вдова Майлза Дайсона – Саре Коннор. Т/с «Хроники Сары Коннор», он же «Битва за будущее»

Башенный пулемет «тридцатьчетверки» долбил от всей души – пули прошивали насквозь ряд стоящих вдоль взлетной полосы реактивных «мессеров» с таким смачным звуком, словно это были вовсе не самолеты, а пустые жестяные бочки. Пробив дюраль, отдельные пули потом рикошетили от бетона, давая искры и светлые облачка пыли. Интересно, что от выстрелов самолеты против нашего ожидания не загорались и не взрывались.

– Гаврила! – крикнул я, свесив голову в открытые створки люка командирской башенки танка: – Кончай уже фигней страдать! Ты видишь, что толку от твоей пальбы никакого, ворошиловский ты, мать твою за ногу, стрелок?! На хрена ж впустую патроны тратить?

– Щас, товарищ старшина, – ответил откуда-то из глубины открытого люка глуховатый голос заряжающего, младшего сержанта Перегина, который действительно был заряжающим в этом экипаже. После этой его реплики башенный «ДТ» наконец заткнулся и стало более-менее тихо. Только гудела канонада на горизонте в качестве постоянного «шумового оформления» – остатки гарнизона блокированного Берлина уже сдались, Гитлер и многие его приближенные были мертвы или в плену, но юго-западнее столицы издыхающего Дриттен Райха, то есть как раз там, где мы сейчас находились, бои продолжались.