– Немного, – отозвалась она. – Километров сто – сто двадцать.

Темнота впереди – подожди!

Там – стеною закаты багровые,

Встречный ветер, косые дожди

И дороги неровные.

Там – чужие слова, там – дурная молва,

Там ненужные встречи случаются,

Там пожухла, сгорела трава

И следы не читаются, —

В темноте.

Там проверка на прочность – бои,

И закаты, и ветры с прибоями, —

Сердце путает ритмы свои

И стучит с перебоями.

Там – чужие слова, там – дурная молва,

Там ненужные встречи случаются,

Там пожухла, сгорела трава

И следы не читаются, —

В темноте.

Там и звуки и краски – не те,

Только мне выбирать не приходится —

Видно, нужен я там, в темноте, —

Ничего – распогодится!

Там – чужие слова, там – дурная молва,

Там ненужные встречи случаются,

Там пожухла, сгорела трава

И следы не читаются, —

В темноте.

В. Высоцкий

Все ясно с Наташкой, Сморчом и Бэном. Они вместе с Саней. Сам Саня?! Вариант «боится» отметем сразу и для всех… Неужели – неужели ему нужна моя власть?! И подумать мерзко, кроме того, он же не был против, когда меня выбирали князем. Нет, неясно. Ничего не понимаю. Андрюшка Соколов. Ленка Черникова – «за», он – нет… Тоже странно… Ирка Сухоручкина – она, кажется, просто вместе с Мордвой. А он – он всегда был осторожным и обстоятельным, вот и вся причина. Олька Жаворонкова – вот она боится, но боится не за себя, а за тех, кого могут ранить или убить… Богуш. Поляк показал себя смелым и надежным парнем. Тоже черт его знает. И самое странное – Олег Фирсов.

Я зевнул и по дуге бросил палку, которую стругал ножом, в темноту. Позади светил еще наш костер, возле которого сидели часовые, впереди – костер немцев, возле которого ностальгически пиликала губная гармошка и два голоса непонятно, но печально ей подпевали. Ночь вокруг меня была теплой и насыщенной ароматами, к которым я уже начал привыкать… и начал скучать по неяркому, но родному лету России. Хотя тут, на этой древней земле, было, спору нет, очень красиво.

Впрочем, здесь у земель нет истории. Не строили в этих местах прекрасных храмов, не населяли ручьи и рощи красивыми духами, не отваливали от берегов глазастые корабли… Да и в моей России не возводили соборов, не было ни Невского, ни Кутузова… Мир без памяти. Без истории.

Или с непонятной историей.

На осыпи зацокали камни. Я замер, всматриваясь сквозь ажурно-кованую из черной тени путаницу листвы в склон холма. По нему спускались олени. Вдали тяжело, хмуро взревел какой-то зверь, судя по звуку – здоровенный, и я подумал: не далеко ли зашел?

Краем уха я уловил тихий хруст ветки за спиной и, быстрым плавным движением отступив за ствол дерева, слился с ним. Зверь?.. Человек?.. Если да – то кто? И зачем?..

– Да не стой, не стой ты там, – негромко сказал Вадим. Не скрываясь, но очень тихо, он пересек открытое пространство и остановился рядом со мной. Он грыз веточку, в глазах поблескивала луна.

– Ты чего не с нашими-то? – осведомился я. Вадим не ответил, а я и не стал переспрашивать – в конце концов, его дело. – Не спится, что ли?

– Тебя на кой черт несет на Крит? – поинтересовался Вадим.

– Я все сказал у костра, – ответил я честно. Вадим посмотрел на меня с интересом.

– Значит, Саня все-таки не прав… – задумчиво сказал он и сузил глаза. – Ты не Артуром хочешь быть и не То… кого он там назвал?

– Тогенбургом, – вспомнил я. – Это рыцарь из баллады Жуковского.

– Угу… Ты не меньше чем в Иисусы Христы метишь. В спасители мира.

Я разозлился внезапно и резко, как вспыхивает береста. Поэтому промолчал, но Вадим о чем-то догадался по моим глазам и со своей непробиваемой насмешкой продолжал:

– Ты сам-то знаешь точно, чего хочешь?

– Знаю, – отрезал я. – Я хочу, прежде чем сдохнуть… а ведь ты не будешь отрицать, что мы все сдохнем, дружище?.. сделать что-то действительно большое и полезное. И я никого не тащу с собой.

– Тащишь, – возразил Вадим. – Просто личным примером, при котором отказаться мешает чувство стыда.

– Так. – Я придвинулся к нему. – Я что-то не понимаю, фишку не секу. Ты не хочешь участвовать в авантюре?

– Ты собираешься зимовать на Крите? – полюбопытствовал он вместо ответа.

– Может быть.

– Пойду-ка я спать…

– Подожди. – Я придержал его за плечо. – Я как-то говорил с Джеком. Он сказал, что вождю трудно иметь друзей. Это правда?

– Да, это правда, – ответил, не поворачивая головы, Вадим.

* * *

Драккар появился рано утром, когда я еще толком не поднялся, а просто лежал, завернувшись в одеяло и не очень спешно размышляя о перспективах переправы на Крит. Меня растолкал Олег Крыгин, и я, с неудовольствием отпихнув одеяло, сел.

– Что случилось?

– Корабль. – Он махнул в сторону пролива.

Я поднялся и, потягиваясь, пошел за своим тезкой на вершину холма.

Солнце еще не встало, небо имело фиалковый странно-красивый цвет. На серебристой воде размеренно шевелил веслами драккар. Несколько секунд я вглядывался – до него было около километра, – а потом весело спросил у Олега:

– Не узнаешь его?

– Нет, – помотал он головой.

Я приставил руки рупором ко рту и с удовольствием заорал по-английски:

– Эй, Лаури ярл! Поворачивай к берегу, если не боишься!..

…Лаури явно искренне обрадовался. Англичане, наверное, не обнимаются, но руку он мне жал и тряс долго. Правда, уже через пару минут выяснилось, что в значительной степени он радуется, потому что уже успел прослышать о конце Мясника, но все равно.

– Хорошая встреча. – Лаури присел на камень у берега. – Ты решил тут зимовать?

– Ты знаешь, нет. – Я взвешивал на ладони метательный нож. – Я хотел тебя просить… Нам надо перебраться на Крит.

Лаури повернулся ко мне и рассматривал не меньше минуты. Я не мешал. Потом он дернул углом рта:

– У тебя в отряде Джек Путешественник. Он тебе не рассказывал про Крит?

– Я не спрашивал, но он был «за»…

– Поверь мне, это нехорошее место. – Лаури покачал головой. – Там пропадают целые отряды. Не раз уже было. А Джек сумасшедший, и это все знают.

– А ты? – уточнил я.

– Что я? – Лаури приподнял рыжеватую бровь.

– Ты болтаешься по белу свету на драккаре и играешь в ярла викингов. А я хочу поиграть в крестоносца. Возражения?