LIV

Взгромоздившись на лестницу с фонарем в руке, маленькое создание гримасничало и внимательно изучало себя в зеркале на стене, затем накрасило губы, припудрило квадратное личико, пригладило угольно-черные ресницы, полизав палец, смочило слюной родинку, улыбнулось своему отражению, спустилось и помчалось на другой конец подвала, вдоль сочащихся влагой стен, утыканных гвоздями. Добежав до лежащего на полу человека, странная особа приняла грациозную позу, уперев руку в бок, мурлыкая что-то про себя с умной, понимающей улыбкой на губах. Он вздрогнул, поднялся, оперся на стену, провел ладонью по окровавленному лбу.

— Добрая неделя, — пропела она низким контральто, — да, добрая неделя. А скажи мне, милый человек, как тебя зовут и из достойной ли ты семьи?

Но он только молча смотрел на нее, зачарованный видом этого странного существа без шеи, потому она пожала плечами и отвернулась. Резко отбросив назад шлейф, она стремительно прошлась взад — вперед, цокая каблучками бальных туфелек, взмахивая подолом желтого сатинового платья и яростно встряхивая веером из перьев.

— Мне, собственно, все равно, поскольку замуж я не собираюсь, — сказала она, вернувшись к нему и по-прежнему шумно обмахиваясь веером. — Но вообще-то какая неблагодарность!

Мало того, что ради тебя я вынуждена была раскраситься, именно меня ты увидел в слуховое окошко, когда замертво лежал на улице — притворялся или правда без сознания, я уж не знаю, и именно я предупредила своих дядьев, и они вышли, когда эти здоровенные белокурые бестии скрылись из виду, подобрали тебя и притащили сюда! И вот ты в укрытии. Здесь, у моего отца, богатого антиквара, я, кстати, его единственная наследница, но я еще собираюсь замуж за известного врача, чтобы трясти своим веером в модных салонах. Я очарую его, напевая ему, что в моих руках он найдет тихую пристань безоблачного счастья. У меня еще есть сестра, красавица, но я не боюсь соперничества с ее стороны: она слепая, и, потом, у нее не очень-то с головой! Да, кстати, доктору полагается двойное приданое — из-за моей спины! Сестру ты скоро увидишь! Она еще спит в своем личном подвале! Ох, какая же она красивая, я горжусь ею с самого детства. Но никто не смеет коснуться ее взглядом! Она священна! Вот какие у меня двойственные чувства! Я знаю столько слов! Спроси, спроси у меня какое-нибудь трудное слово, и я сразу скажу, что оно обозначает! Все объяснения знаю! Я с первого взгляда определяю, какой у человека характер! Это страх, ты понимаешь? А моя сестра — она еще красивее тебя! Вот досада, я просто в ярости, мой милый! Это означает, что из-за мужа доктора, с двойным-то приданым, меня примут в известных, уважаемых, знаменитых салонах, и увидишь, как уж я там буду обмахиваться веером! Да — да, я знаю, что люди рождаются свободными и равными в правах, но это продолжается недолго! Вот так, милый друг! Через год или через три, ты сам увидишь! Им мало будет уже бить нас, заставлять нас лизать языком их грязные полы, подвешивать нас за связанные сзади руки. Погоди, я буду кричать! Вырывать у нас ногти, жечь нам кожу, топить нас в воде! Через год или через три им и этого станет мало! Их беззаконие поднимется выше неба, говорит мой дядя, тот, что по духовной части, мой великий дядя. Они жуть что натворят, — завопила она, обмахнулась веером, закружилась и завизжала снова: — И все жители будут их оправдывать! Это дядя говорит! Почитай газеты, узнай что к чему, невежда! А знаешь ли ты, когда приходит Шабат, что делают мои дядья, тот, что великий, и тот, что коммерсант, что они делают, невзирая на наше горе? Они смотрят друг на друга и стараются засмеяться, потому что Шабат — день Господа нашего и день мира, и полагается быть счастливым в этот день! Вот какие у меня дядья! Так что уважай их! Они даже научили меня молитве! Я сейчас тебе быстро ее прочитаю, слушай внимательно! Я начинаю! «Но мы ведь — Твой народ, сыны Твоего союза; сыны возлюбившего Тебя Авраама, которому Ты клялся на горе Мориа; мы — потомки единственного его сына Ицхака, который был связан на алтаре; мы — община Иакова, первородного чада Твоего, которого Ты, из любви к нему и радости с ним, наименовал Исраелем. Благословен Ты, Всевышний, Царь вселенной, Который избрал нас из всех народов и дал нам Свою Тору. Вот почему, каждое утро, исполненное горя, и каждый вечер, исполненный тоски, мы говорим, как мы счастливы, как прекрасен наш удел и как радостна наша судьба!» — (Она запыхалась, быстро произнося молитву, остановилась, чтобы перевести дыхание, положила руку на сердце и ласково ему улыбнулась.) — Прекрасная молитва, правда? Иногда, когда я ее читаю, у меня даже нос краснеет, потому что мне хочется плакать, такая гордость меня охватывает! Мне тоже надо смеяться в день Шабата! Буду щекотать себя иод мышками, чтобы засмеяться в этом подвале! Прекрасен наш подвал, мрачный и полный гвоздей! Кругом сплошные гвозди! Большие — для больших бед и маленькие — для малых бед. Это мой дядя, торговец, их все вбил! Вырвали ногти — гвоздь. Ухо отрезали — гвоздь. Такое вот времяпрепровождение, да и утешение. Их много, может быть, сто! Мы их вместе посчитаем! А что ты хочешь, надо же как-то развлекать себя, как-то забываться! Хочу сушку, буду грызть ее и бежать к тебе, скользя и хохоча, чтоб тебе страшно стало! Через год или через три! Немцы — страшный, страшный, страшный народ! — вдруг завопила она что есть сил. — Но только мы это понимаем! Звери они, звери, звери! Им нравится убивать! Да, друг мой, они одеты как люди, но они звери! Ты увидишь, что они с нами сделают, увидишь, увидишь! — закричала она, грозя ему пальцем. — Так что трепещи! Это потому, что они ненавидят наш Закон! Они звери, они любят лес, любят скакать в лесу, как настоящие звери, которые прячутся за дерево и вцепляются тебе в затылок, ам! Они не боятся леса, они даже поют в лесу!

У нас две тысячи лет назад были наши пророки! А у них две тысячи лет назад были шлемы с рогами! Это мой великий дядя сказал! У меня горб, но я дочь человеческая! Ну вот, я тебе все рассказала! Ох, скажи мне какие-нибудь прекрасные слова, дай мне надежду! Нет слов? Ну тогда будем смеяться и наслаждаться жизнью! Пожелай мне доброй недели! Покажи, что ты воспитанный человек, пожелай мне в ответ доброй недели, ведь сегодня Святой день! Быстро, доброй недели, — закричала она, вращая сумочкой, расшитой фальшивыми брильянтами.

— Доброй недели, — прошептал он.

— Очень хорошо, и теперь ты обрел благосклонность в моих глазах, они у меня большие и очаровательные, что ни говори. И когда у тебя красивые глаза и ты умеешь следить за лицом, всегда сможешь найти обувь по размеру, даже если ты немного горбата и у тебя нет шеи. Небольшой горб усиливает проницательность! А обувь по размеру — это французское выражение! Я ведь получила образование, как настоящая барышня! С детства французская гувернантка, все благодаря деньгам отца! Самое лучшее воспитание, в богатстве, в парче и бархате! Никаких денег не жалели, чтобы сделать из меня совершенную молодую особу и, впоследствии, образцовую супругу, с легкостью изъясняющуюся на языке Расина! Я все знаю, дорогой мой! Вот ты знаешь, что кошки царапаются острыми усиками? Нет, не знаешь! Лгать бесполезно! Да, дорогой, ты произнес несколько французских слов, пока лежал без сознания, и поэтому я говорю на твоем языке и тем самым набиваю себе цену! Пианино, скрипка, гитара — и все взгляды, что бросают искоса, когда на ней играют, — уроки дикции и умение поймать на крючок! Я знаю такие слова! — пропела она, закружившись, так что ее юбка надулась колоколом и открыла ее крепкие кривые мускулистые ножки. — У меня только один маленький недостаток, я иногда могу побежать, крича от страха, и еще, если человек мне симпатичен, я могу наброситься на него и начать целовать, но это ласковая шалость. А еще я люблю грызть хрящики, они мягкие, но упругие. Это тоже шалость. А во всем остальном — верх элегантности! Ах, милый мой друг, если бы ты видел меня в моем утреннем пеньюаре, розовом, опушенном мехом обезьяны, и в шлепанцах такого же цвета с отделкой из лебединого пуха. Видел бы ты меня в боа из перьев или в летнем наряде с соломенной шляпкой, надвинутой на глаза, с приличнейшим накладным воротничком и прочими маленькими прелестными штучками! Колечко и сейчас в изящном ушке! А если бы ты услышал, как я пою о безумном счастье и нежных обещаниях!