Другими словами, налицо был парадокс: чем сильнее становилось международное положение СССР, тем менее прочным делался его несущий каркас. Даже внутри ОВД и СЭВ экономическая политика Москвы ежегодно приносила убытки в 6—8 миллиардов долларов за счет продажи энергоносителей и сырья по заниженным ценам.

Поэтому так желанно было для Москвы замирение с Америкой, пусть хоть в малом виде.

Правда, не все это понимали. Или не хотели понимать, закрывая глаза на реальное положение дел. Вот дневниковая запись П. Шелеста (1973 год): «“Вождь” окончательно бросился в “международную политику”, по своей политической самоуверенности он думает, что именно он вершит международные судьбы. Кто же будет заниматься внутренними делами страны? Но когда-то все равно придется держать ответ за все это, ответ по большому счету».

Это мнение руководителя Украины, бывшего директора военного авиационного завода, который видел внутренние противоречия, пожалуй, острее, чем Брежнев или Громыко. Шелеста можно назвать «ястребом» или даже «националистом», однако дело не в ярлыках, а в том, что он выражал мнение многих советских руководителей, на которых давили недовольные низы.

22 мая 1972 года в Москву прилетел Никсон. Его с почетом разместили в Кремле, в помещениях рядом с Оружейной палатой, и впервые над Кремлем поднялся флаг Соединенных Штатов, В тот же вечер, накануне торжественного банкета, Брежнев пригласил президента в свой кремлевский кабинет в здании Совета министров, где когда-то работали Сталин и Хрущев. Разговаривали с глазу на глаз в присутствии лишь одного переводчика Виктора Суходрева. Как отметил переводчик, Брежнев в начале беседы «слегка заискивал», но быстро справился с волнением и, перейдя к деловой части, объяснил, что из-за эскалации американских военных действий во Вьетнаме советскому руководству было нелегко принять решение о встрече, однако ради высших интересов СССР и ради нормализации советско-американских отношений оно все же решилось на такую встречу.

За этой строгой, но не оскорбительной формулой незримо стоял Громыко.

Дальше разговор пошел в дружеской атмосфере. «В какой-то момент Брежнев начал говорить о своем желании установить особые личные отношения с президентом США… Никсон ответил в том же ключе и напомнил об особых отношениях, сложившихся между Сталиным и Рузвельтом во время войны. Он отметил, что они благодаря своим личным взаимоотношениям могли находить решения спорных вопросов даже тогда, когда это не удавалось бюрократам».

Вызывая тени Сталина и Рузвельта, оба лидера заблуждались насчет их помощи. 1972 год ничем не походил на 1943-й (Тегеран) или 1945-й (Ялта). У них уже не было общего врага, и перед ними не стояла задача переустроить старый колониальный мир, который тогда представлял их ближайший союзник Черчилль. Мир уже был переустроен и поделен на военные лагеря, предполья и поля сражений, а военные, оборонщики, дипломаты, разведчики и идеологи создавали новые укрепления и оружие.

Это была встреча двух немолодых людей, умудренных опытом (в том числе и военным), у которых были все основания для личной симпатии, так как они, кроме того, в данный момент ощущали колоссальную ответственность за весь человеческий род. Никсон знал, что сидящий перед ним обаятельный парень с густыми бровями контролирует огромный военный потенциал, способный уничтожить всю Америку. А Брежнев знал, что его гость является главнокомандующим вражескими армиями и руководителем самого могучего государства мира, способного испепелить его страну Как бывшие фронтовики, как отцы своих детей и деды своих внуков они улыбались друг другу, но как идеологические и геополитические противники они были настроены только на временное перемирие. Не больше.

Никсон вел в Москве переговоры четыре дня, были подписаны договоры по ограничению стратегических вооружений (ОСВ) и противоракетной обороне (ПРО), а также об охране окружающей среды, о сотрудничестве в области космических программ, о здравоохранении, предотвращении инцидентов в открытом море и воздухе. Был подписан документ «Основы взаимоотношений между СССР и США», в котором впервые был зафиксирован принцип мирного сосуществования как основа дальнейших отношений между обеими странами. Договорились, что в следующем году Брежнев совершит визит в США.

Во время переговоров генеральный секретарь много шутил. Однажды заметил, что если отношения станут хорошими, то американцам придется выделить Союзу кредиты в три-четыре миллиарда долларов сроком на 20 лет из расчета двух процентов годовых. Косыгин сразу нацелился на американский рынок алкоголя, предложил, что Советский Союз сможет поставлять в Соединенные Штаты качественную водку. Брежнев, не упустив случая, легко зацепил премьер-министра: мол, пусть тогда Косыгин и Киссинджер организуют фирму по экспорту водки.

Подчеркнем одно уже серьезное обстоятельство: Брежнев «намекнул» на важность обязательства СССР и США не применять друг против друга ядерного оружия, но Никсон уклонился от ответа.

Тем не менее в «Основах…» содержались немыслимые раньше формулировки: «Различия в идеологии и социальных системах СССР и США не являются препятствием для развития между ними нормальных отношений, основанных на принципах суверенитета, равенства, невмешательства во внутренние дела и взаимной выгоды»; «…СССР и США… будут делать все возможное, чтобы избегать военных конфронтации и предотвратить возникновение ядерной войны»; «Необходимыми предпосылками для поддержания и укрепления между СССР и США отношений мира являются признание равенства и отказ от применения силы или угрозы ее применения». (Идея «равной безопасности» принадлежала Громыко.)

В Москве считали «Основы…» (как и Московский договор с ФРГ) «ядром хартии мирного сосуществования», который через три года развернулся в Заключительный акт общеевропейского совещания в Хельсинки.

Затем президент побывал в Ленинграде и Киеве, и эта страница дипломатической истории была перевернута.

Вот как счел нужным отразить московскую никсониану один из ее свидетелей: «Немыслимо даже в крайне спрессованном виде передать тот поток мыслей, который возник в мировой печати в связи с этим. Я процитирую здесь заключительный абзац из выступления Никсона в конгрессе через час после его возвращения в США. “Америке представилась беспрецедентная возможность. Еще никогда не было такого времени, когда надежда была бы более оправданной, а наша самоуспокоенность более опасной. Мы положили хорошее начало.

И поскольку мы сделали первый шаг, история ныне возлагает на нас особую ответственность за доведение этого дела до конца. Мы можем использовать этот момент или упустить его, мы можем воспользоваться этой возможностью для возведения нового здания мира на земле или дать ей ускользнуть. Поэтому давайте вместе воспользуемся этим моментом, чтобы наши дети и дети повсюду на земле освободились от страха и ненависти, которые были уделом человечества на протяжении многих столетий. Тогда историки будущего, оглядываясь на 1972 год, не напишут, что это был год, когда Америка поднялась на вершину переговоров на высшем уровне, а затем вновь спустилась в долину. Они напишут, что это был год, когда Америка помогла вывести человечество из низины постоянной войны на возвышенность прочного мира”.