Решительно отведя взгляд от темных каракуль, я утолила голод горсткой размоченных в воде галет. Лучше уж было вглядываться в наполнивший ущелье туман. Слух мой улавливал только журчание ручья.

Наполнив обе седельные фляги, я села в седло, но погонять Фаллона не стала. Предоставила ему самому выбирать путь по заваленной камнями полоске земли.

В меня мало-помалу закрадывалось предчувствие новой угрозы – я не сразу заметила ее, занятая прощупыванием той странной завесы, что скрывала Джервона. Поначалу мерзкий запашок только намекал на гниющую падаль, но он усиливался, словно мы приближались к источнику зловония. Фаллон фыркал, встряхивал головой, и только моя воля не давала ему свернуть с тропинки.

Как ни странно, присутствия Древнего зла я в этом смраде не ощущала, хотя напрягала все полученное от Ауфрики умение и собственный Дар. Источник смрада был мне незнаком – он исходил не от человека и не от Древних. Впрочем, за время охоты в Пустыне я Древних не встречала.

Кожа у меня уже шла мурашками – и не только от туманной сырости. Страх рвался на волю из стальных оков, которыми я сдерживала чувства. Страху сопутствовали отвращение и гнев.

Я заметила, что ладонь моя сама собой легла на рукоять меча. И вслушалась – я все время вслушивалась, хотя ухо ловило только глухой топот копыт да иногда звон, когда подкова Фаллона ударяла о камень.

Туман смыкался, капли росы стекали с наличника шлема и маслянисто блестели на кольчуге, склеивали иголочками густую зимнюю шерсть Фаллона.

И вот…

Движение!

Фаллон вскинул голову, тонко, испуганно заржал. В тот же миг я развернулась, как от удара.

Из тумана показался вырвавшийся на волю ужас. Он был всадником, как и я, только в тумане казался много выше ростом. Но конь его был не из плоти и крови – конский остов скрепляли лишь высохшие гнилые жилы. И то, что восседало на конском хребте, тоже давно умерло и все же обладало ужасным подобием жизни.

Мой страх, мой гнев – вот что вызвало его и питало его силы. Но он был настоящим – я знала это так же верно, как если бы тронула ладонью его протянутую руку. Фаллон выкатывал глаза – и его ужас тоже питал это создание. Ужас влачился за ним плащом, теснил душу.

Фаллон с криком поднялся на дыбы. И конский остов ответил ему, разинув пасть. Я боролась с обезумевшим конем и радовалась, что есть чем заняться, потому что это помогло отразить насланный призраком удар страха.

Я повысила голос и выкрикнула, как боевой клич, несколько Слов. Но ни всадник, ни его конь не дрогнули. Я собрала волю, приказав ей подчинить чувства. Это существо питалось страхом и отчаянием, значит я должна крепко зажать в себе то и другое, лишить его пищи…

Фаллон был весь в пене, запах его пота заполнил узкую расщелину. Но моя воля подчинила коня, заставила стоять смирно. Он больше не кричал, только в горле его звучал почти человеческий стон, подобный предсмертному стону раненого.

Эта тварь вылеплена из страха, значит без страха… Я превратила себя в бастион твердости и снова произнесла Слова обороны. Но теперь я не кричала – смирила голос, как прежде смиряла Фаллона.

Тварь была уже на расстоянии вытянутой руки, вонь залепила ноздри, меня обжигал огонь из пустых глазниц черепа. И… она растаяла во мгле. Фаллон еще раз застонал человеческим голосом, его пробрала дрожь. Я подтолкнула его коленями, и конь шаг за шагом погрузился в клубы тумана.

Пока мне было довольно, что ужас пропал. Я смутно надеялась, что слухи о подобных созданиях не лгут, что они навсегда привязаны к тому или иному месту, где их породила когда-то необузданная сила чувств.

Продвигаясь вдоль ручейка, я услышала звук – не спереди, а позади. Сперва шум был слабым, но нарастал, за спиной стучали подковы – такой частой дробью, что мне пришла мысль о безрассудстве наездника, несущегося вскачь по каменистой дороге. Слышала я и перекликающиеся в тумане голоса, но смысла не разбирала – туман глушил и рвал слова. Все же у меня сложилось впечатление, что за мной по пятам несется охота. Перед глазами вставал странный образ припавшего к спине взбесившейся лошади наездника и подстегивавшего его невидимого ужаса за спиной.

Образ был таким резким и ясным, что я развернулась у груды валунов, позволявших прижаться к ним спиной. И обнажила меч. Что-то с шумом пронеслось мимо, левую руку с намотанными поводьями Фаллона резко дернуло – конь готов был сорваться с места. Но ничто не раздвинуло тумана. Меня опять морочили Древние Тени.

Я напряглась, ожидая увидеть погоню за одиноким всадником из далекого прошлого, но ничего не дождалась. Кроме беспокойного ощущения, что здесь, в тумане, обитают пережитки древнего ужаса. Устыдившись собственной трусости, я снова зашагала вперед, держа Фаллона на поводу и поглаживая его морду, успокаивая тихими словами, чтобы внушить ему уверенность, которой не разделяла сама.

Стены ущелья стали расходиться. И туман рассыпался клочьями под свистящим морозным ветром. Но ветер донес не только мороз, но и запах дыма, недавно затоптанного огня.

Мы вышли к изгибу ближней стены, которая помогала мне держать направление, пока не разошелся туман. Я бросила поводья Фаллона наземь и, приказав ему стоять смирно, осторожно прокралась вперед, хотя щуп моего Дара не уловил ни шепота человеческой мысли. Но столько странностей встретилось мне в этой Пустыне, что я готова была поверить в способность здешних обитателей заслониться от моей Силы.

Да, здесь был лагерь. Залитые угли еще издавали сильный запах. И рядом лежала кучка лошадиного помета. Я различила перекрещивающиеся следы, хотя песок и щебень плохо сохраняли отпечатки. Но прежде всего бросился в глаза рисунок на выступе скалы. Этот не нес на себе следа лет, не был затерт песком.

Я увидела грубый рисунок звериной головы – волчьей или собачьей. Вплотную к нему прилегал другой, более сложный и лучше выведенный знак. Я опомнилась, когда уже стояла перед ним и пальцем прослеживала его линии.

Спохватившись, я отдернула руку, сжала кулак. Меня не учили этому знаку, но в нем была Сила. И угроза… И неприятная чуждость его настораживала меня. Впрочем, хоть и не понимая вполне его значения, я, думается, угадала, зачем был сделан этот сдвоенный рисунок. По обычаю Долин, при заключении прочного мира или союза предводители обеих сторон выбирали место на границе своих владений и рисовали вот такие сдвоенные знаки своих родов.

Значит, разбойники, за которыми я охотилась, и впрямь вели дела с другими обитателями Пустыни – иного рода и другой крови. Я уже догадывалась об этом, преследуя их по долине призраков, но от этого было не легче.

Тяжело угадывать часть, не понимая в полной мере целого. Умей я прочитать эти знаки, заранее знала бы, с чем – или с кем – предстоит столкнуться. Тщательно обыскивая покинутый лагерь, я обратила свой Дар на вынюхивание нечеловеческих следов. Но в моем сознании маячили все те же образы волчьего отродья, – впрочем, и такие, если загнать их в угол, достаточно опасны.