царь женится «на Крите», чтобы, скрепив союз Аттики и могущественного острова ста городов, усилить Афины и ослабить другие города, особенно Микены, опять набиравшие мощь. Об этом Тесей не однажды говорил даже с Антиопой, и она, будучи царицей амазонок, понимала, что царствование не всегда бывает простым и приятным, порой оно требует жертв. Несколько раз она сама направляла Тесея на Крит для поддельного брака, чтобы он там на маленькой Федре женился и, юную оставив супругу, назад к ней возвратился в Афины.

И вот настал день, когда Тесей снарядил пятидесятивесельный корабль с высоким носом и такой же кормой и отправился на Крит, где правил Девкалион, старший сын Пасифаи и Миноса, искавшего на Сицилии улетевшего с Крита на скрепленных воском крыльях Дедала, но нашедшего свою смерть от кипятка, вылитого на него дочерями царя сиканов Кокала.

Некоторые, подобно Аполлодору, говорят, что Девкалион, тоже желавший политического и военного союза с Афинами, помог сосватать Тесею юную Федру, и тут же сыграли пышную свадьбу.

Еврипид в «Ипполите» поет: когда молодожены отплывали от берегов родимого Крита, то от мирной сени отчей за их ладьей белокрылой с шумной жалобой недаром волны пенные бежали: не нашла невеста мира в этом браке. Не только с Крита птицы злые эту свадьбу провожали, но их встретили в Афинах, у Мунихия, когда молодые, в волны новые тяжелый бросив якорь, на священный брег Паллады выходили. Это все были приметы будущих несчастий.

Другие рассказывают, будто бы Тесей похитил, как Ариадну, и юную Федру из отчего дома, и пышное свадебное торжество состоялось в его дворце в Афинах, и там дико ревнивая Антиопа была верным его другом Пирифоем убита.

Некоторые говорят, что супружескую жизнь Тесея и Федры непререкаемая Мойра Лахесис с самого начала не счастливой соткала. В брачный покой их ввела Эриния Тисифона со злорадным, томительным воем, сова одинокая долго ухала вместо Гименея песню не свадебную, а печальную. Рядом была Алекто в ореоле из змей ядовитых, и погребальный пылал факел в окровавленных руках у нее. С сестрами не замедлила незримо явиться на свадьбу и Мегера с бичом ядовитым во дланях, и змеи, обвившие его рукоятку, шипение испускали ужасное, погибельное для всего живого.

Павсаний говорит, когда Тесей только задумал жениться на критской царевне Федре, то, не желая, чтобы в случае, если у него родятся дети, Ипполит был под их властью или чтобы он царствовал вместо них, он отсылает его на долгие годы к Питфею, чтобы тот воспитал его и, чтобы он потом, после смерти прадеда, царствовал законно в Трезене, где все его знают с рождения.

166. Ипполит не чтит Афродиту [75]

Однажды, когда Ипполит с несколькими охотниками подошёл ко дворцу Питфея на трезенской площади, где слева от его пышного чертога стояла статуя Афродиты, а справа — ксоан Артемиды, произошло незаметное глазу, как будто непримечательное событие, но повлиявшее на всю его жизнь и ее прекратившее.

При появлении Ипполита из дому вышло несколько рабов, в том числе и старый раб, в прошлом его воспитатель. Шествие направилось к статуе Артемиды, и Ипполит, тряхнув длинными как у женщины пепельными волосами, разделенными посередине и свисавшими до лопаток, радостно закричал:

— О, восславьте гимном, друзья, безбрачную дочь Лето и Зевса, прекрасную Артемиду, из богов самую лучшую, приносящую нам с вами всегда только радость!

Охотники тут же остановились и начали весело возглашать:

— Дева-охотница, радуйся! Многоименная вечно юная Зевсова дочь, великая лучница, дева, светоч людям несущая! Чадо матери образцовой Лето, нет в мире тебя прекраснее. О Артемида, нам нет богов и богинь милее тебя. Девственно чистая, как брат лучезарная, ты самая лучшая в мире!

Когда охотники украшали алтарь Артемиды свежими полевыми цветами Ипполит, окружил подножье статуи большой цветочной гирляндой и почтительно молвил:

— Прими этот большой венок, царица полных дичи лесов и гор крутоглавых: там, на нетронутом лугу, где до меня ничья нога не ступала, ни человека, ни домашней скотины, я для тебя цветы эти сорвал. Там только старательных пчел кружится хоровод средь девственных цветов, которые росою чистейшей по утрам покрывает сама Стыдливость вместе с розоперстой Зарей. И лишь тому, кто сам стыдлив и чист простой бесхитростной душой, срывать цветы там свежие дано. Один горжусь я этим даром — быть всегда с тобою, дыханьем с тобой меняться свежим, тебе внимать, даже тогда, когда уста твои прекрасные безмолвны.

Тут к Ипполиту подходит старый раб, воспитатель его бывший, без шапки, с посохом в руке иссохшей. Он долго смотрит с укоризной и потом ему сурово молвит:

— Царевич юный, внемли мне!.. Мы с тобой давно знакомы, и ты знаешь, что для меня лишь боги господа, и потому я буду правду говорить, хоть ты мне царь, а я твой раб… Если ты готов принять совет во благо от меня сейчас, как было часто раньше, то слушай. Закон есть общий: кто сух душой надменной, всем ненавистен. А ты вон с той богиней, которой все в мире подвластно и которая твой дом хранит, чрезмерно горд; я давно заметил, что ты к ней не подходишь никогда и на нее даже не смотришь, как будто ее здесь нет!

Строго старый раб сказал, рукой костлявой указывая на статую Киприды. Ипполит в ответ одной лишь серебристой головой слегка ксоану Афродиты поклонился и, не покинув статуи другой богини, некогда не знавшей ложа мужчины, гордо сказал:

— Я чту и Киприду, но только издали, по-своему, как чистый. Богиня, которую все больше любят ночью, совсем мне не мила. Как и людей одних мы больше любим, других меньше, иных не любим вовсе, так и с богами — не всех мы чтим и любим одинаково.

Старый раб поджал губы и, помолчав, сокрушенно покачал головой, потом страдальчески улыбаясь бесцветными старческими губами, посмотрел на Ипполита и ему промолвил с расстановкой:

— Тебе видней, ты скоро будешь царь, а для меня — лишь был бы счастлив ты, мой милый мальчик.

Ипполит попросил своих спутников почистить кобылиц и после обеда приготовить их ему для поездки, а старому рабу с легкой улыбкой пожелал много радостей с Кипридой и ушел во дворец.

Старый раб тяжко вздохнул, низко поклонился ксоану Афродиты и, положив посох на землю, воздел к ней руки и стал молится истово:

— С молитвою, смиренной к тебе, я обращаюсь, Владычица великая Киприда. Не гневайся и снизойди ты к безрассудной юности с ее кичливым сердцем. Забудь те дерзкие слова, что юный