— Или сделали бы главной ведуньей.

После полуночи я ушёл в сарай и растянулся на койке, поражаясь тому, как здесь удобно, спокойно, легко, словно в материнской утробе. Скоро пришла Кэрол. Я не удивился. Я её ждал.

Смесь Тогжана действовала всё сильнее. Мы стали двумя дикарями, которые не слышали про условности большого мира. Этот сарай исчез в пространстве и времени, поглотил звуки, отменил запреты и утопил нас в глубине, где не существовало ничего, кроме чистого нарастающего предвкушения. Бесконечный восходящий поток. Выпуклая линза счастья.

— Ты в самом деле хочешь уехать? — спросил я тихо, водя большим пальцем по её мокрой спине.

— Да! Обещай, что не передумаешь утром?

— Обещаю. Ты сама не передумай.

— Я уже давно так решила, ещё с Аркаима. Просто колебалась.

Я приподнялся на локте:

— А не похоже было. Ты же меня ненавидела.

— Нет, просто поначалу ты меня раздражал, как все «чезаровские» церберы. Но в тебе не было злости. Ты не злой человек. Мне было жаль, что ты сам этого не видишь.

— А ты была колючей.

Она потёрлась о мою щетину:

— Это ты колючий.

«Чезар», так долго заполнявший все сцепки моей личности, отступил: так вода освобождает берег во время отлива. Я даже удивился, насколько чётко вижу сейчас разделяющую нас границу. Возникшее во мне пространство не превратилось в тянущий вакуум, оно заполнилось чем-то новым, но я не мог назвать это ощущение. Слова остались где-то там, в нестыковках моего прошлого. Настоящее в них уже не нуждалось. Я притянул Кэрол, и она довольно заурчала.

Глава 11. Криз

Внезапное чувство к Кэрол казалось мне прочным и неизбежным, как скала, на которую я налетел давно. И всё же я понимал обманчивость момента и подозревал, что утром влюблённость выветрится вместе с похмельем.

Но этого не произошло. Меня не отпустило. Похмелья не было. Наблюдая, как одевается Кэрол, как она удаляется от меня, я вдруг ощутил невыносимую тоску от того, что она сейчас выйдет за дверь и будет принадлежать не только мне. Так в юности, в периоды гормонального разгула, человека захлёстывает чёрная безысходность от осознания собственного одиночества на пустой и бессмысленной планете. Мне показалось, что если она выйдет из сарая, наша связь оборвётся.

Какая же она спокойная, довольная, удовлетворённая. Она словно ничего не понимает, не чувствует этого натяжения. О, это высокомерие молодости, самоуверенность, правда незамутнённого ума! Что я им противопоставлю? Остаётся лишь застрелиться.

Я ухватил её за руку и притянул обратно. Ощутив её кошачью податливость, я слегка успокоился.

— Ты уверена в том, что говорила? — спросил я.

— Уверена.

— Но разве это возможно?

— Это же происходит.

Солнце светило через маленькое окно и оставляло на её скуле яркий трафарет. Щека была пушистой, как персик.

Скоро Кэрол ушла, а я остался. Мне не хотелось в мир, где есть кто-то, кроме неё.

Я подумал о Вике. Я всегда считал чувства к ней единственно возможными, словно любовь имеет строго определённую окраску, текстуру, вес. Сейчас всё было по-другому: я не чувствовал той лёгкости и уверенности, которые овладели мной в первые дни романа с Викой. Я чувствовал хрупкость мира и трещины внутри себя, они сладко нарывали, и где-то за их скорлупой я ощущал возможность другого бытия, где каждое слово значит что-то иное. Я чувствовал полноту существования. Кэрол была тем недостающим звеном, без которого я оставался наполовину спущенной шиной. Меня охватывала паника от мысли, что всё это окажется обманом, иллюзией, галлюцинацией.

Но галлюцинацией это не было. Кэрол ночевала здесь. Я видел её отпечаток на постели. Я видел её волос на подушке. Это случилось вопреки моим планам и стараниями, значит, я могу довериться этому потоку и просто плыть с ним, куда бы он меня не вынес. Под эти мысли я впал в дрёму.

Меня разбудило тревожное чувство и резкий стук сердца. Некоторое время я лежал, ожидая, что этот прилив может спровоцировать приступ, грохот в ушах, пот, панику. Но в сарае было душно и спокойно, и сердце сбавило ритм. Я просто хотел пить.

Я встал, нащупал кружку с водой, напился и почувствовал себя лучше. Наверное, мне приснился неприятный сон, которого я не помнил, отголосок старой жизни. Что же, потребуется время, чтобы вычистить её из закоулков памяти.

Нога болела меньше, но наступать на неё я не решался. Я взял костыли и вышел на свежий воздух. Солнце уже поднялось над верхушками сосен, но в тенях ещё пьяно пахла свежесть росы. Вокруг никого не было, и я пошёл к дому Рониса, но дверь оказалась заперта. Будоражить Тогжана, Егора и тем более бабку Настасью мне не хотелось. Я сел на ступеньку и стал ждать, отгоняя от лица увёртливых мух.

Вскоре я услышал голоса и увидел людей у дальнего конца поляны, встал и рассмотрел Кэрол. Она шла в сопровождении Лиса.

— Не ждали? — крикнул он, увидев меня.

«Не ждал», — подтвердил я себе под нос.

Они шли в обнимку с Кэрол, и оба светились от радости.

— Ты откуда? — спросил я, протягивая Лису руку.

— Рано утром вышел, только что добрался. Вчера Кэрол написала, что вы здесь.

— А с охраной как разобрался? Отпустили?

— Конечно, отпустили. Я же честный сталкер. Штраф выписали.

— И ты снова во все тяжкие? Смотри, в следующий раз не простят.

— Надо же вас вывести.

Кэрол с гордостью поглядывала на меня, словно она знала, что Лис придёт, и вот он пришёл, и она сумела мне это доказать. В его появлении не было необходимости: мы бы и сами прекрасно дошли. Он явился ради Кэрол, я в этом не сомневался.

— Пойдёмте завтракать? — спросила она, и этот внезапный переход на «вы» резанул слух.

Она была в хорошем настроении, но это настроение не передавалось мне, словно её окружал стеклянный футляр, позволявший только смотреть на неё, но