Они бежали от грозы. На север и на восток. Все вокруг превратилось для Калит в калейдоскоп, и она ощутила себя страшно беспомощной. Клубки желтой травы пролетали мимо, похожие на огненные шары. Булыжники и ямы с гравием сменились низкими холмами из сланца, а затем – карликовыми, безлиственными деревьями, высохшими и опутанными паутиной. Дальше – сухая глина, покрытая комками соли. И всю дорогу – мощный топот трехпалых рептилий и их тяжелое дыхание, с шипением вырывающееся из легких.

Гунт Мах резко затормозила. Охотники К’елль рассыпались в стороны, замедляясь. На вершине холма их ждал убийца Ши’гал. Огромный, сложенные за спиной крылья напоминают шипастые наплечники, широкая пасть, усеянная острыми, как иглы, клыками, светящиеся глаза над ней и под ней.

У Калит перехватило дыхание – настолько сильными были злоба и презрение убийцы.

Гунт Мах опустила лапы, Дестриант стала извиваться, пытаясь нащупать опору под ногами.

По бокам, шагах в десяти, стояли Кор Туран и Риток – голова опущена, грудь вздымается, клинки уперты острием в каменистую почву. Прямо напротив Гу’Рулла неподвижно и с вызовом стоял Саг’Чурок. Он головы не опускал, а его чешуя блестела от выделившегося масла.

Горько запахло насилием.

Гу’Рулл склонил голову набок, как бы посмеиваясь над Саг’Чуроком, но при этом не сводил всех четырех глаз с охотника, словно нехотя признавал силу соперника. Калит это казалось немыслимым. Убийца Ши’гал чуть ли не вдвое выше Саг’Чурока, да и лапы у него длиннее, чем у охотников К’елль, хоть даже и не имеют клинков.

Ши’гал был рожден убивать, причем в таких масштабах, что охотникам К’елль и не снились, и с такой жестокостью, перед которой пасовали даже солдаты Ве’гат.

Сердцем Калит не сомневалась, что Гу’Рулл легко перебьет их всех на месте, даже не испачкав маслом гладкую, блестящую чешую.

Гунт Мах отпустила Калит. Та не сразу сумела встать; пришлось помогать себе руками.

– Слушай, – произнесла Дестриант, подивившись тому, как спокойно, хоть и с легкой хрипотцой звучит ее голос. – Когда-то у нас в лагере был пес, который мог прогнать окрала, но только поднимался ветер или вдалеке гремел гром, как он начинал скулить и прятаться. – Помолчав, она продолжила: – Убийца. Меня отнесли подальше от грозы по моему приказу.

Калит заставила себя сделать шаг навстречу Гу’Руллу. Оказавшись рядом с Саг’Чуроком, она положила руку ему на бок.

Охотник вполне мог не двигаться – у Калит все равно не хватило бы сил его столкнуть, – но, тем не менее, отступил. Дестриант оказалась с убийцей Ши’гал один на один.

– Будь окралом.

Убийца склонил голову сильнее, рассматривая Калит.

От резкого хлопка крыльями она вздрогнула, а порыв ветра от взмаха – словно жалкий отголосок той грозы, что осталась далеко за спиной, – заставил ее отшатнуться. Затем убийца, по-змеиному извивая хвостом, взмыл в небо.

Тихо выругавшись, Калит обернулась к Гунт Мах.

– Смеркается. Разобьем лагерь здесь. Я вся разваливаюсь на части, и голова болит.

И это ведь был не настоящий страх? Не слепой ужас. Так я, по крайней мере, утешаю себя.

А мы все знаем, как это порой полезно.

Заравоу из Змееловов, небольшого рода внутри племени Гадра, был крупным воином двадцати четырех лет, однако несмотря на массивность, в бою был ловким и подвижным. Когда-то Змееловы были одной из самых влиятельных сил не только в племени Гадра, но и среди всего клана Белолицых. Так было до войны с малазанцами. Мать Заравоу погибла от стрелы «мостожогов» в горах Одноглазого Кота, когда засада обернулась бойней. Ее смерть сломила отца, и тот уполз в какой-то торговый городишко, где шесть месяцев пьянствовал не просыхая. В итоге он допился до столь жалкого состояния, что Заравоу пришлось его лично придушить.

Малазанцы истязали Змееловов, пока их положение среди баргастов не рухнуло, и Столмен с остальным племенем Гадра не отмежевались от них. Воины других племен разобрали их женщин, и это кровотечение никак нельзя было остановить. Даже Заравоу, который сам увел трех жен у убитых противников, остался с одной, да и та оказалась бесплодной и проводила все свое время со вдовами, жалуясь на мужа и слушая жалобы на других воинов, которые подвели Змееловов.

Проходы между шатрами завалены мусором. Скотина тощая и неухоженная. Повсюду горечь и безнадега. Юные воины каждую ночь напиваются д’рхасиланским пивом, а утром сбиваются в кучки вокруг тлеющих костров, приходя в себя после белладонны, к которой так пристрастились. Даже когда по всему племени прокатился клич, что гадра идут войной на лживых захватчиков родных земель баргастов, настроение в лагере осталось подавленным.

Большое путешествие через океан, по проклятым путям, где друг на друга давили потерянные годы, было ошибкой. Жестокой, ужасной ошибкой.

Заравоу знал, что Военный вождь Тлен когда-то был союзником малазанцев. Будь у Змееловов больше влияния в совете, он бы добился, чтобы Тлена низложили – а еще лучше, освежевали заживо. Перерезали горло отпрыскам. Жену изнасиловали и отрубили ей носки ног. Обезноженная, она станет существом бесправнее последней шавки, которое обязано всегда и везде поднимать зад перед мужчиной. И даже этого будет мало.

Сегодня Заравоу пришлось наносить маску смерти самостоятельно: жена где-то запропастилась, ее не было ни в одной из пяти сотен юрт лагеря Змееловов. Поэтому воин сидел, склонившись над костром, чтобы от восходящего жара краска быстрее засохла, и как раз тогда увидел, как жена вперевалку, будто пьяная, идет козьей тропой вдоль северного холма. Нет, не пьяная: такая же походка когда-то была у нее наутро после бурных ночей, словно, раздвигая ноги, она вся высвобождалась.

А следом, чуть выше по тропе, Заравоу увидел Бендена Ледага – тощего улыбчивого юношу, при виде которого у воина неизменно возникало желание выбить тому все зубы. Весь он был высокий, долговязый и нескладный, с большими, что твои деревянные лопатки для нанесения узоров на горшки, ладонями.

И вдруг Заравоу понял, чем эти руки занимались совсем недавно, а также разгадал секрет насмешливой улыбки, которая появлялась на лице Бендена при каждой их встрече.

Значит, жена уже не просто жалуется на мужа другим вдовам. Она решила опозорить его.

Что ж, позор падет на нее.

Сегодня Заравоу бросит вызов Бендену. Разрубит ублюдка на части, а жена пусть смотрит и знает – пусть все знают, – что и ей не избежать наказания. Двумя милосердными взмахами тесака он отсечет ей носки ног, а потом силой возьмет. А потом пустит по кругу между друзьями. Они заполнят ей рот, пространство между бедрами и между ягодицами. Ей одной смогут овладеть сразу трое…

Он шумно задышал носом, а внизу живота затвердело.

Нет, это будет потом. Заравоу достал тесак и поводил большим пальцем по кромке. Клинок жаждал крови. Что ж, Бенден ему все равно никогда не нравился.