– Уходите, – выступил вперед Арох. – Поединок был честным.

– Поединок был честным, – подтвердила все та же высокая женщина с длинными черными волосами. – Мы уходим.

И волки исчезли в пелене дождя, оставляя после себя пронизывающий холод загранного мрака.

– Трусливые твари! – плюнул Альтис им вслед, перекидывая руку бога-ястреба через свое плечо и подтаскивая истекающего кровью брата к камину. – Дартург! У тебя есть противоядие от «загранной пыли»? Тащи весь запас! Трэн, дай мою сумку!

Положив друга на пол у холодного камина, Альтис взглядом зажег огонь, оглянулся и понял, что все двигаются слишком медленно, словно замороженные. Он нахмурился и сделал широкий пасс рукой, потоком тепла очищая зал от присутствия волкодлаков. Люди встряхнулись и зашевелились в нормальном темпе.

Боги присоединились к демону, помогая израненному Когану. Вскоре прибежал Дартург с двухлитровой бутылью противоядия. Альтис обильно влил противоядие в пустующую глазницу бога, а также, не жалея, влил терпкую бордовую жидкость и в его глотку.

Пока они возились с покалеченным Коганом, небо разорвалось пополам и тучи стремительно исчезли, как по волшебству. Лучи клонящегося к закату солнца осветили пятерых детей.

Альтис подошел к одержимым, склонился, проверяя, дышат ли они, выпрямился и вспыхнул. Когда Пламенный горел, от него невозможно было отвести взгляд. Даже крылья преображались, окутываясь потоками пламени, словно белыми перьями.

– Уходите все. – Звучный голос раскатился под сводами зала. – Вы будете только мешать.

– Мы можем чем-то помочь? – Некроманты казались постаревшими от усталости.

– Да, – кивнул демон. – Отдохните и наберитесь сил, пока есть время. Вы можете помочь моему раненому брату, он серьезно отравлен «загранной пылью». Но лучше все же отдохнуть. Боюсь, что после помощь понадобится уже мне. И приведите своих жен – дети будут очень напуганы, когда очнутся.

Рыцари прижали к сердцам кулаки, склонили головы.

– Командор…

– Да, я уверен, – ответил на незаданный вопрос изможденного Аллодиса Пламенный.

Некромант благодарно кивнул и удалился вслед за собратьями.

Друзья похлопали демона по плечам и, подхватив Когана, тоже ушли. Арох по пути сцапал злющего Жулика за руку и утащил с собой.

– Любимая! – позвал Альтис Марью. – Не уходи. Мне потребуется твоя помощь.

Девушка закрыла за последними вышедшими двери и подошла к Пламенному.

– Что я должна делать? – спросила она.

Он улыбнулся, окутывая ее волной нежности, притянул к себе и поцеловал.

– Будь рядом, – попросил он и, накрыв ее ладонь своею, немного сжал, чтобы скопировать руну «Жизнь». – Если у меня не получится, если я потеряю силы… закончи обряд, моя девочка. – Склонившись, он зарылся лицом в ее волосы, чувствуя, как сладко ноет в груди сердце. – Боги всевеликие, родная, как безумно я люблю тебя… И прошу тебя, умоляю, прости меня за все, чем я тебя обидел. Прости за боль, которую я еще не раз причиню тебе, прости…

– Я ни в чем не виню тебя, Ал, – ответила она, с обожанием глядя в золотые глаза. – Демон мой… Мой огонь…

Он прижал ее к себе чуть сильнее и с сожалением выпустил из объятий.

– Встань у окна и закройся «отражающим куполом», – сказал он. – Выйдешь, только если я упаду, и не раньше. Поняла?

– Поняла, – вздохнула Марья, вставая в указанном месте и творя защитное заклятие.

Он взмахнул крыльями, меняя доспех на шелк, и щелчком пальцев сжег путы на детях. Одержимые зашевелись, начали медленно подниматься.

Альтис раскинул в стороны руки, словно собираясь обнять детей, и негромко запел старую эльфийскую колыбельную:

Ты не плачешь в тиши дождя

Мое дитя,

Я не закрою дверь, уходя,

Капризное дитя…

Дети обступили его, потянули скрюченные пальцы к его плоти, желая вцепиться…

Не бойся этой темноты,

Мой малыш,

Это всего лишь ночь, пора луны,

А ты не спишь…

И когда они бросились на него, разрывая шелковую рубашку, вгрызаясь зубами в плоть, он не дрогнул, касаясь их горящими руками, ласково гладя встрепанные головы, продолжая петь:

Закрой глаза, моя душа,

Ребенок мой,

Закрой глаза и не спеша

Лети за мной…

Чтобы вернуть к жизни еще не мертвых, но уже не живых, надо отдать им половину своей жизни. Указать дорогу, даже если эта дорога течет по твоим венам и они будут пить твою кровь…

Я покажу тебе миры,

Дитя,

Где мыслью зажигают звезды,

Лишь шутя…

Доверься мне, малыш,

И следуй гласу моему —

Ты спишь…

Лети же, пока я живу,

Душа моя, закрой глаза,

Ребенок мой,

Доверься мне. Закрыв глаза,

Лети за мной…

Альтис не жалел жизни, чувствуя, как через руну она течет по его рукам в души и тела детей вместе с ласковым Белым Пламенем.

Всхлипнула и вдруг заревела в голос Лилия, близняшка Лидии, белобрысая дочка Аллодиса. Дети начали осознавать себя, понимать, что все не так, как должно быть, и через минуту хором рыдали взахлеб, цепляясь друг за друга и зовя родителей. Только один стоял в стороне, магия Альтиса мало действовала на него.

Пламенный шагнул к мальчишке, взял его за плечи, стремительным потоком вливая жизнь. Четырнадцатилетний Эрхан Кер Наррат поднял застывшее лицо, не спеша возвращаться к жизни. Альтис прочитал в этой безжизненной маске так много, что хватило бы написать целую книгу.

– Эрхан, – негромко позвал демон, – я знаю, твой отец бывает груб, жесток и не умеет говорить ласковых слов, но, если ты покинешь его, он умрет. Я согласен с тобой, что Нангерат часто ведет себя как придурок, но… прости его. И набей его наглую морду, если хочешь, я его подержу.

– Правда подержишь? – улыбнулся подросток, оживая.

– Обещаю!

Эрхан рассмеялся и вдруг, уткнувшись в разорванную и залитую кровью рубашку Альтиса, горько расплакался. Альтис бы обеспокоился, если бы мальчишка сдержался. После оживления слезы являлись нормой, если бы дети не разревелись, это означало бы, что они не до конца живые.

Пламенный отдавал детям всю жизнь, какую только мог отдать. А огонь полыхнул внутри него, умоляя оставить хоть каплю себе, чтобы продержаться еще немного.

Марья открыла тяжелую створку двери и посторонилась, позволяя отцам и матерям пройти.

Дети обнимали Пламенного, друг друга и с ревом просили прощения у бледного до серости демона, с почерневшими, разорванными крыльями и в изодранной, залитой кровью белой шелковой рубашке. Дети бросились к родителям, матери ревели не хуже своих отпрысков…