Не прошло и года, как Елизавету постигла очередная утрата. Умерла ее самая давняя и самая преданная придворная дама, Бланш Парри. Она служила королеве все пятьдесят семь лет. Ее приставили к трехмесячной Елизавете в Хэтфилде, и с того времени Бланш неотлучно находилась при ней. В отличие от других придворных дам, Бланш была абсолютно предана своей царственной госпоже, была готова пожертвовать ради нее всем и отказывалась от той выгоды, которую сулило безграничное доверие королевы. Большинство фрейлин личных покоев Елизаветы покидали службу — временно или навсегда. Они вступали в брак и рожали детей. Бланш же провела при Елизавете всю свою долгую жизнь. Ее преданность была тем мерилом, по которому Елизавета оценивала всех других своих фрейлин.

Бланш была воплощением всех качеств, которые королева хотела видеть в своих придворных дамах. А ее обязанности отражали смешение приватной и публичной жизни королевы. Хотя главной ее задачей было служение королеве, со временем она стала неофициальным секретарем своей госпожи. Бланш составляла черновики и правила личные письма Елизаветы. Она получала и читала множество писем и официальных бумаг, направляемых королеве. Хитрые придворные адресовали их прямо Бланш, поскольку знали, что она часто благосклонно отзывалась об отправителях, передавая письма королеве[701].

Постоянство и преданность Бланш оказывали стабилизирующее влияние на Елизавету. В более поздние годы она была единственным человеком рядом с королевой, кто помнил ее мать, Анну Болейн. Бланш была единственной, кто мог разделить личные воспоминания королевы о ее детстве. Когда здоровье Бланш пошатнулось, Елизавета приказала личному аптекарю оказать ей помощь. Королева находилась рядом со своей старой няней в последние ее часы. Бланш Парри умерла 12 февраля 1590 года. Королева была безутешна. Один из иностранных послов писал о «великой скорби» королевы из-за потери своей самой преданной служанки.

Бланш Парри и Элизабет Файнс де Клинтон являлись редким примером женщин, которые ставили интересы королевы превыше собственных. Большая часть придворных дам быстро начинали пользоваться своим положением ради личной выгоды. Сэр Уолтер Рэли, который пал жертвой придворных интриг, сравнивал фрейлин королевы с «ведьмами», поскольку они были «способны причинить великий вред, но никакого добра»[702]. Елизавета с самого начала своего правления дала понять, что ее дамы не должны вмешиваться в политические дела. Так она пыталась деполитизировать личные покои и превратить их в уютный домашний мир, какими они были в дни ее деда. Но в отличие от Генриха VII, действия Елизаветы полностью расходились с ее словами.

Тюдоровский двор был сложным миром, в котором практически все обитатели были связаны узами крови, брака или дружбы. Елизавета быстро оценила все преимущества контроля двора через сеть своих придворных дам. Фрейлины королевы могли рассказать ей такое, что скрывали даже самые преданные советники. Они могли слышать личные разговоры и сплетни, а потом рассказывали обо всем услышанном Елизавете в личных покоях. Вскоре фрейлины приобрели такое влияние, что их благосклонности стали искать даже самые влиятельные мужчины. Как проницательно заметил один из придворных: «Во времена королевы мы поклонялись не святым, но ее придворным дамам»[703].

Наибольшим влиянием среди придворных дам Елизаветы пользовалась леди Анна Дадли, графиня Уорвик. Анна была одной из любимых фрейлин Елизаветы еще до брака с братом Роберта Дадли, Эмброзом. Замуж за графа Уорвика она вышла в 1565 году. Когда Анна стала графиней, Елизавете пришлось повысить ее до камер-фрейлины. Но Анна считала эту должность не просто синекурой. Она проявляла исключительную преданность королеве. Ее муж однажды пожаловался сэру Фрэнсису Уолсингэму, что его жена «большую часть жизни верно, усердно и преданно служит ее величеству» в личных покоях, и с некоторой обидой добавил, что она не получает за это «никакой платы»[704]. Но Елизавета вознаграждала леди Анну другими способами. На протяжении многих лет она давала ей все более важные поручения, что заметно усиливало ее влияние при дворе. Племянница графини позже утверждала, что леди Анна была «более любима королевой и пользовалась большими милостями ее величества, чем любая другая женщина в королевстве»[705].

Свидетельством влияния Анны Дадли при дворе служит тот факт, что она получала больше просьб о помощи и поддержке, чем любая другая фрейлина личных покоев. Говорили, что она «помогала многим просителям и другим людям, оказавшимся в затруднительном положении», и это подтверждается записями современников[706]. Влияние леди Анны простиралось и за пределы двора и даже за пределы королевства. У нее сложились близкие отношения с английскими послами и посланниками, и она регулярно получала информацию о международных и внутренних делах. Иностранные послы были хорошо осведомлены о ее влиянии. И когда в конце 90-х годов она заболела, то об этом стало известно даже в Венеции[707].

В личную свиту Елизаветы входил еще один член семейства Дадли, младшая сестра фаворита королевы и супруга лорда Хантингдона, Кэтрин Хастингс. Она находилась при Елизавете с первых лет ее правления, но лишь в 90-е годы стала постоянно присутствовать в личных покоях, хотя нам неизвестно, имела ли она официальную должность. Как всегда, друзья и родственники сразу же почувствовали усиление ее влияния и засыпали ее просьбами о заступничестве перед королевой.

К концу 1595 года Елизавета преисполнилась такой любви к Кэтрин, что даже пыталась защитить ее от тяжелых известий о том, что ее супруг, который был президентом Совета Севера, смертельно заболел в Йорке. Когда Елизавете пришлось вскоре сообщить Кэтрин о смерти графа, возник скандал: королева сократила свою поездку в Лондон, чтобы лично утешить вдову. У Кэтрин случилась истерика, и королева была так этим опечалена, что на следующий день нанесла ей «очень личный» визит, что «очень утешило вдову»[708].