Она сказала:

— Не знаю я, могу только гадать… Если я правильно догадалась — он защищает меня! Затем и пришел, наверное… А где он меня ждет?

Барон отвечал: такой озорник не может, само собой понятно, ждать ее у фонтана, или у театра, или, например, в кондитерской… Его место, как легко догадаться, не столь удобно и приятно, но он же сам как бы напрашивался…

Язык карлика Прогнусси еще произносил что-то, а в глазах его заерзал, запрыгал, заметался страх! И в глазах Лариэля тоже… И во взгляде Бум-Бумажо…

Все они как-то сморщились — не только лицами, но, казалось, еще и телами. Дело в том, что принцесса Анна-Вероника, она же — Золушка, была сейчас такой, какой не видели ее никогда: она выпрямилась, во взгляде и на щеках ее горел гнев, и в руках ее была та самая палочка, запросто отобранная у принца минуту назад, а сейчас — засветившаяся вдруг, словно была прозрачной, а внутри ее пустили грозный электрический ток! Золушка скомандовала:

— А ну, отпустите мальчишку! Сию же минуту! Не то я сама превращу вас в гусей… Всех!

Трое мужчин оцепенели перед ней.

Самое печальное — что принц окончательно терял лицо в эти минуты. Заговорил жалкой скороговоркой, какой ни разу от него не слышали прежде. Не сводя глаз с палочки, напоминал о любви… Удивлялся: куда ж она вся испарилась, любовь-то? У него-то — нет, по-прежнему на своем месте… отчего ж у нее-то прошла?

Ну хорошо, он на любви уж не настаивает… но тогда пусть вспомнит о милосердии хотя бы! Принц, обращенный в гуся?! Но за что?! Несправедливо же — объединять его с врагами ее, с гонителями! Они из разного теста…

Она сняла с себя Лариэлеву куртку. Аккуратно повесила на спинку стула. Ночная сорочка больше не причиняла неловкости. Возможно, потому, что эти трое — они уже не казались мужчинами… в достаточной мере. Ее спрашивали, куда же она теперь, — она отвечала: на воздух… Она отмахнулась от предложения барона вызвать сюда начальника тюрьмы, чтобы отдать ему новые распоряжения насчет юного арестанта. «Не стоит… мы уж без вас, сами…» Она пошла, и по коридору вслед ей летели обещания Бум-Бумажо прославить ее в стихах, если она освободит его от гусиной лапы…

На воздух! Ей давно требовался приток воздуха… Значит, превращение в птицу — безжалостный фокус, немилосердный, да? А муж, родной человек, обернувшийся вдруг чужим, фальшивым, унизительно слабым, — это как?

Почему-то вспомнилась великолепная красавица-лошадь по имени Карма и то, как принц ставил ее на дыбы, как брал на ней высокие препятствия… Золушка любила угощать Карму сахаром… Ох, не стоило Лариэлю седлать ее в ближайшие дни — Карма сбросит его! Подобно тому, как будущее видят иногда цыганки, профессиональные предсказательницы, Золушка просто увидела вдруг, как беспомощно летит он из седла в раскисшую глину! Может, предупредить его? Нет, пусть, пусть лошадка его проучит…

Газы

Молчание после ее ухода было долгим. Барон Прогнусси испытывал неожиданные капризы со стороны своего кишечника: его пучило газами. Борясь с этим явлением, он спросил:

— Ваше Высочество, а не допустили мы промашку сейчас? В ее руках — этот колдовской инвентарь… Не начнет ли она мстить?

Принц глухо отвечал, что нет, не начнет.

— Вы так уверены? Почему, позвольте спросить?

— Потому что она любит меня, барон. Любит… Напомнить вам, что это такое? Это когда… Впрочем, смешно: один удавленник объясняет другому, как дышится горным воздухом… Не объяснит!

Опять помолчали. Барон страдал из-за своих газов.

— Так какая ваша задача теперь? — спросил Лариэль. — Отправляться ко двору Балтасара и просить руки его доченьки? Бумажо, готовы мои любовные письма к ней?

Оказалось, эти письма готовы. Оказалось, сочиняли их «лучшие мастера пухоперонской прозы». Еще оказалось, что сам Бум-Бумажо никак не достанет их из внутреннего кармана фрака — проклятая гусиная лапа была неуклюжа и неухватиста; пришлось барону лезть в его карман, отчего Бумажо испытал щекотку и приступ придурковатой смешливости… Но вот письма к принцессе Юлиане легли на стол.

Читать их прямо сейчас Лариэль не стал. Он подумал с отвращением, что надо будет из этой пачки выбирать не самые пошлые, не самые стыдные фразы, а потом еще все это придется переписывать собственной рукой, как-то между собой соединяя… В самом деле: не могут же там быть разные почерки! Мелькнула нелепая мысль: а будь у меня такая вот гусиная, перепончатая правая кисть — не пришлось бы…

Вслух принц сказал своим министрам, что с политикой на сегодня покончено; теперь у него к ним просьба личного характера: раскрутить ту круглую мишень — ему пострелять охота… Поскольку Бум-Бумажо от всего отлынивал, указывая на свою позорную красную лапу, мишень крутил барон; нельзя же было сказать: у меня газы… Принц Лариэль натянул тетиву своего лука и скомандовал:

— Раскрутили? А теперь отбегайте… от греха подальше! Оба! Кыш! — И стрела его полетела, как ни странно, в дверь, которая еле-еле успела закрыться за министрами! А мишень вращалась, выходит, зря…

Давая деру, карлик не все свои газы смог удержать при себе, очень это чувствовалось!..

Погодите веселиться

Нужно предупредить: ошибся бы тот, кто стал бы вслух зубоскалить над бароном по этой причине. Жестоко ошибся бы! И вот почему: в Пухоперонии знали сотни — нет, тысячи таких случаев, когда от двух-трех слов укороченного барона у людей случались гораздо худшие неприятности. И с тем же кишечником, и с другими жизненно важными органами… С головой, например. С ней — чаще всего: ее просто отделяли от туловища. Вы скажете: это прежде было, а после свадьбы-то принц объявил, что казней не будет больше, что его принцесса их не допустит, что палач увольняется… Объявить-то он это объявил, все верно. И — от всей души, искренне, убежденно. И барон тогда не перечил. Он знал про себя: головы, которые он сочтет лишними, будут отделяться от тел, как и раньше. Только теперь по-другому немножко: не под барабаны, без прежней огласки и парадности… Казни, как мероприятия, не было вроде, а человек исчезал! Так оно и шло. Веселиться поэтому не следовало: Сточетыресантиметрастраха, даже испортив воздух, мог кому угодно доказать, что сто четыре — это вполне достаточно…

* * *

Глава шестая. Про волшебные свойства геометрии

Клетку в подземелье дворца, отведенную ученику Феи, делали, наверное, в расчете на крупных хищников. Прутья были такие, что и могучая львица, и бенгальский тигр, и даже тупой носорог — все сообразили бы