глаза, оседали на длинных ресницах, мешали смотреть.

Испугавшись ветра, он прибавил шагу. Близко виделись уж стена и вал Оствика.

Но куда идти? В какую дверь стучать?

На центральной улице высились дома богачей, но их было мало. Глядя на них, Ситрик понимал, что Онаскан с его застеленными досками улицами да ровными рядами крыш остался далеко позади. Лишь со стороны воды Оствик выглядел богато. На домах сменились и украшения. На каждом теперь под самой крышей висел лошадиный или коровий череп. В их пустых глазницах кое-где торчали сухие стебельки и травинки, точно мелкие пичужки свили в мёртвых костяных головах свои гнёзда. После крещения Онаскана почти все подобные украшения сняли, заменив резными головами драконов или божьими знаками. Здесь же все дома взирали на улицу чёрными провалами глазниц.

Ситрик свернул с главной улицы, вышел за вал, стараясь оказаться как можно дальше от жилища брата Одена. Здесь деревянные дома были скромнее и ниже, больше походили на те, что окружали Онаскан за основными стенами. Не под всеми крышами висели черепа коров иль лошадей – были и собачьи, и козьи. Ситрик постучал в одну из дверей, но ему не открыли, стучал во вторую, в третью… Он занёс руку, готовый постучать вновь, но, сжав пальцы, опустил, отступил. Ситрик посмотрел на тесный ряд хлипких домов, отсчитал от себя на удачу третью хижину и постучал в её дверь. Над головой глухо стукнули кости, и, подняв взгляд, он увидел тугую связку битых птичьих черепов. «Верно, совсем бедняк», – подумал Ситрик.

– Эй!

Ситрик обернулся, решив, что окликнули его. И в самом деле у двери соседнего дома стояла необычайно высокая светловолосая женщина, обернувшая длинные космы грязным платком. Она смотрела прямо на Ситрика.

– Ты звала? – спросил он.

– Да, звала. – Женщина кивнула. – Ты кров ищешь, путник?

– Ищу, – ответил Ситрик.

– Можешь у меня в доме остаться на ночлег, если поможешь.

– Смотря с чем нужна помощь.

– Мой муж пьян. Он лежит и крепко спит, так что я добудиться его не могу. А дети мои ещё не вернулись из леса. Принеси мне воды из колодца. – Женщина принялась баюкать прижатую к туловищу руку. – Я ударилась и теперь не могу удержать вёдра.

Ситрик согласился. Окинул взглядом дом – покосившийся и старый, точно не жил в нём хозяин, который мог починить крышу да выровнять дверь, что неплотно прикрывала вход. Под крышей висела связка птичьих черепов, а у входа лежало трухлявое обрубленное дерево, служившее сиденьем. Ситрик подошёл ближе, и женщина вынесла из дому два ведра, одно из которых было дырявое.

– Эх, хозяйка, в таком ведре я много не принесу. Только дорогу полью.

Женщина усмехнулась как-то хитро, кутаясь глубже в поеденную молью шаль.

– Ну неси тогда в том, что не дырявое. Только придётся тебе два раза ходить.

Ситрик подхватил целое ведро и пошёл к колодцу, уже зная, где тот стоит – он уже проходил мимо него, когда шёл от дома Ликбьёрна к воротам, что прорехой взирали на лес да болота. Идти было не так уж и далеко, несмотря на то что жилища бедняков стояли на самом отшибе. Дул ветер, бросая в лицо мокрый и донельзя мерзкий снег, липнущий к ресницам и губам. Метель усиливалась. Как бы не замела за ночь земли Онаскана первая пурга, такая ранняя, что впору уж говорить о том, что Зима посмела явиться второпях.

Впереди показался колодец, вращаемая часть которого была сооружена из целого дерева с раскидистыми и ухватистыми корнями. Ситрик опустил ведро, принялся крутить выглаженные и наполированные тысячей рук корни, помогая ведру быстрее свалиться. Наконец раздался плеск. За спиной уж показались ещё люди, что пришли за водой, а Ситрик всё поднимал ведро.

Схватившись за ручку, вытянул, но не успел поставить на твёрдую поверхность, как вскрикнул, уронив ведро. Расплескалась вода, намочив ноги. Ситрик схватился за борт колодца, пытаясь унять участившееся дыханиее – сердце его точно хотело вылезти наружу через горло.

– Э! Руки дырявые?! – кричали за спиной.

А Ситрик всё смотрел на красную густую жидкость, что растекалась по земле, но влажная пресытившаяся почва уже не могла впитать в себя кровь, и та текла вниз по дорожке ленивым ручьём. Руки вновь были забрызганы.

Ситрик мотнул головой, зажмурился так, что перед глазами заплясали белые звёздочки, а как раскрыл веки, так не увидел ни крови, ни брызг на рукавах и пальцах. Привиделось…

Он снова опустил ведро, торопясь набрать воды, чтобы не разгневать собравшийся люд. На этот раз та осталась прежней чистой влагой.

Ситрик принёс первое ведро, и женщина, встретив гостя у покосившейся оградки, попросила слить воду в лоханку.

– Я подумала приготовить сегодня похлёбку, – вдруг произнесла она, заглядывая Ситрику в лицо. – А принеси-ка мне три ведёрка.

Тот нехотя кивнул. Лицо у женщины было красивое, и возраст его ничуть не испортил. Была она в тех годах, когда старшие дочери рожают уж первых детей, да только тело её осталось сильным, как прежде, и глаза – пронзительными, лукавыми да смеющимися. Лишь говорила она, странно натягивая губы, будто боялась показать зубы.

Вскоре Ситрик принёс и второе ведро, так же слив воду в лохань. Женщины на этот раз не было. А когда дотащил он третье, то у раскрытых дверей стоял худой мужик с шальными глазами. Был он в одних лишь штанах, будто холод вовсе не трогал его. Голый бледный торс украшали серо-чёрные округлые символы, что шли от сердца его к шее и сухим рукам. На груди на затёртом вощёном шнуре висел простой деревянный оберег, смотревшийся на фоне узоров какой-то нелепой издёвкой.

– Что, брат, заблудился? – добродушно ухмыльнулся мужик, выдыхая парок и скаля синеватые редкие зубы. – Храм – это туда. – Он кивнул в сторону, и Ситрик, переведя взгляд, увидел в плотном снежном воздухе высокие покатые крыши.

Ситрик оробел. Он не успел и представиться, а мужик уж всё о нём знал.

– Хозяйка этого дома, видимо, твоя жена, попросила принести воды и помочь по хозяйству, чтобы я мог остаться у вас на ночёвку, – тихо, но твёрдо сказал Ситрик, тщательно скрывая свою робость.

Мужик цыкнул языком, по-звериному приподняв верхнюю губу, и оглянулся в тёмный проём за дверью.

– Ракель! – позвал он. – А что это тут за парнишка ошивается?

– Ой, да пусти его! Пусть проходит, – раздался