— А тебе если надоедят, что делать будешь? — Оглянулась. — А как быстро тебе всё надоедает?

Вот это «по-ихнему», по-женски. Полшага сделала на чужую территорию и уже норовит ее под контроль взять. «Скажи только, что тебе со мной надоест! Ты еще настоящего терминатора не видел».

— Это памятные тортилы. Надоесть не могут.

— А-а…

Когда ездили со Сью во Флориду, очень все приятно протекало. Сью разомлела, начала совместные планы строить. Весьма трогательно. Потом — Нью-Йорк и бесславно закончившееся рандеву с Марго, после которого броуновское движение по Бродвею привело к суетливому китайцу, из-под полы торговавшему флоридскими черепахами, этими самыми trachemus scripta elegans. Торговлю ими в Штатах запретили: чудовищ расплодилось на фермах до ряби в глазах. В Европу уже года три как их ввозить нельзя… решил рискнуть — давно хотелось себе этого зверя. Китаец приоткрыл пластиковый короб: там горка насыпана из панцирей с двухфранковую монету, выбирай. Вступило в голову жест сделать — купить двух, одну Сью подарить. Черепахи-то флоридские — будет память о таких душевных каникулах. В какой-то степени — вечная память…

Сью прямо передернуло: «Эти твари вымахивают до четверти метра и двух килограммов!» Ну да, в неволе. А на природе — все сорок сантиметров выжимают при весе в восемь кэгэ, с такой мясоедкой шутки плохи…

Пришлось обеих красоток себе забрать. Тогда неясно было, дамы они или как, а хотелось девиц — они крупнее. Так и вышло, теперь захапали площадь в квартирке.

Интересно, как завтра с Клелией быть? Учеба у нее пока не началась, «вся твоя». А вот это лишнее.

Шла по Елисейским Полям, моросило; держала одолженный Корто зонт. Утром сказал — у тебя, наверно, дела в городе?.. Ну да, еще какие. Довез до Елисейских и уехал. Шесть вечера. Идти некуда.

Прощайте прогулки по набережной и походы в кино. Теперь ждать — позвонит или нет. Наверно, нет.

Началась учеба: все на французском, ничего не понятно; возникает здоровая паника. В этой дорогущей школе принимают всех, за деньги-то, достаточно два слова на собеседовании связать. И вот изучай теперь на чужом языке компьютерные дизайн и рекламу. По счастью, в группе нашлась добрая душа — после занятий Марьон пересказывала Марине изученное, разжевывая фразы до состояния кашицы. Марина возносила Марьон благодарения, задаваясь вопросом, выдержит ли та более недели.

Вскоре некоторые слова стали различимы в мутном потоке преподавательской речи — «графика», «стратегия рекламы», «маркетинговая идея», «фотошоп», «иллюстратор», «флэш», «логотип», «марка»… Марина сидела по вечерам с учебником французского, мечтая поскорее освободить Марьон от сеансов самоистязания. И жилье искала: штудировала газету частных объявлений. Безрезультатно: являясь по адресам, обнаруживала хвост страждущих, вьющийся по лестнице до вожделенной норы. Выбирали не ее, студенточку.

Это длилось недели две, потом брат-фотограф объявил: каникулы кончились, теперь по выходным тут будет обретаться его сын — не в браке рожденный, но признанный, а это значит, что Марине следует освободить помещение. Угол-то ей выделен в шестиметровой детской, и это не тот случай, когда в тесноте, да не в обиде.

В тот раз отвез ее на Елисейские, сам домой поехал, читать: на одном биологическом форуме выложили книженцию любопытную про хамелеонов. Позвонил ей через день, вечером. Все думал, может, не стоит — мало ли где она. И с кем. Оказалось — нет, дома язык зубрит. Решил не дергать. Спустя три дня снова набрал — предложил встретиться. Она в слезы ударилась. Странный народ женщины.

Потом учеба началась, и не только у нее — вернулись с каникул лицеисты-двоечники, которые с биологией не в ладах. Частные уроки — работенка не напряжная, это не с указкой у доски стоять. Отстоял свое: гражданство французское получил, сразу из лицея и уволился. Теперь хоть всю жизнь учи маленьких дебилов и налоги не плати с этого: в Казахстан не вышлют, баста. Пять лет назад в парижский лицей занесло от безнадеги — не просчитал, когда увольнялся из «Систюд натюр», что за биологом, к тому же черепашником, работа не погонится. Сколько раз жалел, что из Бордо уехал! Да ладно, надоело с начальником препираться и рулить по лесным ухабам до лаборатории.

Несколько раз привозил Клелию к себе, но ей по утрам в школу, из-под Парижа не наездишься. Вообще-то, с ней хорошо, могла бы и почаще оставаться.

Потом позвонила вся в расстроенных чувствах: фотограф дал от ворот поворот. Спросила, можно ли перекантоваться в черепашьем царстве. Ответил, что тортилы согласны.

Не очень-то и хотелось туда ехать, в этот Нуази-лё-Сек. Выглянула у Корто в окно — ахнула: вот тебе и Франция… Высотки как в Новочебоксарске, серые такие. Вышли — возле дома с десяток африканцев в штанах мешком, в темных очках рэп слушают. Корто перехватил взгляд, усмехнулся: «Да эти смирные. А вот на соседней улице наркоту продают, знаю, в каком подъезде». Спросила — почему в Париж не переедешь? Здесь у него жилье муниципальное почти даром, парк под боком — бегать, машину есть где ставить, воздух чистый, а в Париже вонь. Подумал, добавил: «Слышала про Везинэ или Сан-Мор? Скатайся туда на экскурсию, поймешь, что толстые кошельки живут в пригородах».

Корто — он как его черепахи. Если в мордочку по стеклу ногтем не стучать, кусаться не станет. У него полно дел под панцирем, некогда к другим приставать. Авось удастся уживаться на двадцати квадратах… но жилье стоит искать — иначе может кончиться высадкой на Елисейских Полях: с зубной щеткой в одной руке и тапками в другой.

В школе учеба набирала обороты с чудовищной скоростью. Немудрено: Марину взяли сразу на третий курс, с ее дипломом художественного училища. Как грибочки, росли домашние задания по веб-дизайну. Денис выделил ей угол за аквариумом, где поставил небольшой стол с пузатыми ножками. Он как раз ездил к лоботрясу в престижный пригород и заметил около одного дома утварь на выброс. Возле утвари вился озабоченный дедок в спортивном костюме. Денис тормознул машину напротив и, высунувшись из окна, стал внимательно смотреть на деда. Дед засуетился, схватил три плетеных стула, нанизанных друг на друга, и потащил прочь, кинув печальный взгляд на пузатоногий столик, слишком тяжелый.

На столике Марина поселила ноутбук и одноухого глиняного осла, утерявшего свой нескромный орган слуха при переезде. Осла подарил Вадим, звавший ее буридановой ослинкой — потому что выбирать всегда было для нее мучением.

Бродила по коврику мышкой, иногда скашивала глаза в сторону Корто. Видела его нечетко сквозь толщу воды в аквариуме. Застрял в Интернете. Он постоянно что-то изучает, прямо мания — недаром мозги под науку заточены. Брала лист бумаги, набрасывала профиль. Не получалось, переходила на тортил.

— Чего ты их никак не назовешь?