Что было, то было: эти два юнца – Изабелла Кастильская и ее супруг-консорт Фердинанд Арагонский – выткали нам полотно с весьма затейливым узором, а уж из него было позже сшито платье, которое к добру ли, к худу ли, но мы носили несколько последующих столетий. С одной стороны, темная лошадка, моряк по имени Колумб, проев плешь королеве и заручившись поддержкой монахов из той братии, что вместо сожжения евреев и еретиков занималась (побольше бы нам таких!) географией, астрономией, наукой и тому подобными делами, добился финансирования морской экспедиции, что для испанцев на тот момент обернулась открытием Америки, а со временем – поспособствовала тому, чтобы на свет появилось кино Джона Форда, а также Уолл-стрит, Боб Дилан и президент Кеннеди. Однако в то же время, но уже в другом месте – по эту сторону океана, – в подвешенном состоянии оставались два серьезнейших вопроса. Первый – Италия. Королевство Арагон, куда входила и Каталония, размахивало своим четырехполосным штандартом (поддержанным нехилым военным и торговым присутствием) над всем западным Средиземноморьем, включая Сардинию, Сицилию и юг Италии. Франция же, требуя своего куска этого пирога, рыскала по всем этим территориям и однажды – сюрприз, сюрприз! – решила прибрать к рукам Неаполитанское королевство. Правил же им некий Фердинанд, который помимо того что был тезкой, так приходился Католическому королю еще и кузеном. Но дело у лягушатников явно не заладилось, поскольку наш Фердинанд, супруг-консорт Изабеллиты[32], был чрезвычайно искусен в политике и отлично вязал лыко в дипломатических делах. К тому же он заслал в Италию Гонсало Фернандеса де Кордову по прозвищу Великий Капитан, который в паре сражений разбил злодеев в пух и прах, умело используя то, что на полтора века станет военным инструментом, безотказно приносящим победу – верную пехоту. Освоив новые тактики, выработанные за восемь веков борьбы с маврами, из этой пехоты выросли те самые внушающие ужас врагу терции с их железной дисциплиной в бою, стойкостью в обороне, ураганным натиском в атаке и свирепой жестокостью. То есть те солдаты-профессионалы, которых военные эксперты различных научных школ по-прежнему считают лучшей за всю историю пехотой. Однако эти войска сражались вовсе не только в Италии – еще одним важнейшим для Изабеллы и Фердинанда предприятием было немалое по площади Гранадское государство. На эту мусульманскую территорию, последний фрагмент государства Аль-Андалус, давно уже с земель, отвоеванных христианскими королями, утекала значительная часть и мозгов, и рабочих рук. Речь идет об индустриально развитых, цветущих пышным цветом богатых территориях, по-прежнему державшихся на плаву за счет того, что в Кастилию оттуда струился денежный ручеек – через левую руку, привычную ко всяким подпольным операциям. При этом все формальности соблюдались, а не терпящие отлагательств финансовые вопросы решались путем летних набегов и приграничных стычек с целью угона скота и рабов. Однако, в общем и целом, существовал устраивавший всех status quo[33], а что касается реконкисты – тогда это название было уже в ходу, – то она вроде как на послеобеденную сиесту ушла. Так оно все потихоньку и двигалось, пока наконец не перевернулось с ног на голову. Все эти богатства представляли собой слишком большое искушение, и христиане принялись жадно их покусывать. Вследствие чего в Гранаде тут же обострился исламский фанатизм, сопровождаемый громовыми криками «Аллаху Акбар» и крайней нетерпимостью к христианским пленникам на своей территории; а помимо этого – вишенкой на торте – они прекратили платить христианским королям налоги. Все это, вместе взятое, послужило Изабелле и Фердинанду идеальным предлогом для завершения эпопеи реконкисты, подкрепленным к тому же одной идиотской ошибкой мавров: они зачем-то взяли приграничную крепость Саара. Начавшаяся военная кампания оказалась долгой и многотрудной, но Католические короли провели ее красиво, как в кино, присовокупив к военному натиску внутренний ресурс – вот вам: получите и распишитесь – чудную гражданскую войну промеж сарацин. В конце концов у мавров остался всего лишь город Гранада – осажденный христианами и управляемый королем, который, кстати говоря, оказался мягче сливочного масла. Боабдил – так звали этого недоумка – сдал ключи от города 2 января 1492 года. Так что конец восьми векам официального пребывания на Иберийском полуострове ислама был положен именно в этот день. Ровно пять веков и двадцать семь лет назад. А те гранадцы, что не пожелали скушать приготовленное для них блюдо и стать христианами, ушли в Альпухарру, где, как было обещано, им будет позволено сохранить свою религию и обычаи. Нужно, однако, учесть, что уже задолго до правления Аснара, Сапатеро, Рахоя или Санчеса обещания в Испании имеют весьма специфическую ценность. Не прошло и получаса, как (чего и следовало ожидать) Альпухарра уже была облеплена, как мухами, преподобными отцами, которые настойчиво призывали мавров креститься. Вскоре подоспел указ об обращении неверных и, в соответствии с четырнадцатой статьей, об обязанности населения кушать свинину (чем и объясняется то, что земли эти, когда-то мусульманские, знамениты вкуснейшим хамоном и колбасами), а также о преобразовании мечетей в церкви. И вот результат: через восемь лет после взятия Гранады, согласно официальным документам, там уже не оставалось ни одного мусульманина. А чтобы закрепить успех понадежнее, надзирать за ситуацией поставили нашу старую знакомую – инквизицию. И слово «толерантность» начисто исчезло с карты и будет отсутствовать еще очень и очень долго, вплоть до того, что и сегодня, в 2019 году, обнаружить следы этого феномена довольно затруднительно.

В начале XVI века, когда Испания территориально была уже единой, по внешнему виду похожей на более или менее современное государство (при открытой к тому времени Америке и мощном торговом и военном влиянии в Италии, на Средиземноморье и в европейских делах), на такое государство, которое того и гляди вот-вот станет самой нахрапистой мировой державой Западного мира, – так вот, ровно в тот самый момент мы и начали все потихонечку гробить. И вместо того чтобы заняться своими делами, то бишь сломать хребет дворянству – они налоги не платят – и буржуазии, окопавшейся, как в траншее, в своих фуэрос и территориальных привилегиях, а также завести шашни с португальскими королевами и королями, дабы перенести столицу в Лиссабон, стать морской державой и глядеть на Атлантику и Америку, за которыми будущее, мы по уши залезли в грядущие династические и религиозные войны Европы, где до того момента мы вроде бы ничего не теряли, но где нам предстояло потерять все. Жаль, конечно, потому что партия поначалу была явно выигрышная, да и удачи, казалось, нам было не занимать. Католические короли выдали свою третью дочку, Хуану, не за кого-нибудь, а за австрийского Филиппа Красивого – самонадеянного красавца из весьма могущественной семьи, который, к несчастью, вышел нам как-то боком. Однако после того, как наследный принц Испании, Хуан, умер совсем молодым, а вторая королевская дочка тут же отправилась вслед за ним, вышло так, что Хуане и Филиппу предстояло унаследовать корону после смерти родителей с той и другой стороны. Что оказалось для них ношей непосильной. Филипп, как я уже говорил, был пустышкой и, на наше счастье, довольно скоро умер – к огромному облегчению всех окружающих, кроме его благоверной, втюрившейся в него по самые уши (у нее и вообще не все дома были, причем до такой степени, что в Историю она вошла как Хуана Безумная). Но сынок у них, однако, получился разумным, толковым и с яйцами. Звали его Карлом. Эдакий блондинчик, даже рыжий, он получил хорошее образование во Фландрии и унаследовал, с одной стороны, трон Испании, а престол Германской империи[34] – с другой. И на этом основании стал Карлом I в Испании и Карлом V в Германии. Здесь, в Испании, у него поначалу не заладилось: явившись к нам в качестве наследника, ни слова не знающего по-испански, он привез с собой целую толпу своих приятелей и однокашников, намереваясь расставить их на все важные посты, чем и вызвал неслабую бурю негодования в элитах. Кроме того, подтерев свою королевскую задницу фуэрос и другими аналогичными бумажками, править он взялся, выказав полное презрение к местным обычаям и, в силу своей молодости и головотяпства, не имея ни малейшего понятия о том, с кем связался. Вот вы, например, прочли уже восемнадцать глав этой истории; но он-то тогда их еще не читал и думал, что испанцы – это как, к примеру, немцы. То есть такие образцовые граждане, готовые останавливаться на красный свет светофора, тянуть носок в строевом шаге на параде и доносить на соседа или поджаривать еврея, когда к этому обязывает действующее законодательство, а вовсе не так, как здесь, – когда моча в голову ударит. Так что можете себе представить, какая у нас тут развернулась партизанщина; а уж тем паче, когда Карл, будучи, как я уже говорил, плохо знаком с местным колоритом и без малейшего понятия о том, с какой публикой имеет дело, потребовал у кортесов[35] чертову уйму денег на свою коронацию императором. Деньги он в конце концов получил, но каша заварилась неслабая. С одной стороны, в Кастилии вспыхнул мятеж, или Восстание комунерос[36], в котором люди выкладывались по полной, пока предводителям мятежа не отрубили головы, что случилось после сражения при Вильяларе. С другой стороны, в королевстве Валенсия началось восстание, получившее название Братского[37]: скорее стихийный бунт простонародья, с анархическими крайностями, грабежами и убийствами, закончившимися, к облегчению самих валенсийцев, разгромом мятежников в Ориуэле. Как бы то ни было, Карлу довелось поглядеть, где раки зимуют, и он понял, что этими пауками в банке нужно управлять изнутри и мягонько, с вазелинчиком, потому как дебит-то – здесь. Так что пришлось ему начать испанизироваться, опираясь на Кастилию, более покорную и с меньшими фантазиями на тему фуэрос по сравнению с другими землями, и начать хоть немного, в конце-то концов, просекать тему этой страны сукиных детей. На тот момент Испанская империя вкупе с Америкой, где все только росло и ширилось, а также с половиной Италии (ее мы держали железной рукой, в том числе и сильно струхнувшего папу), со всем западным Средиземноморьем и владениями на севере Африки, уже завоеванными или которые вот-вот будут завоеваны, включала в себя Германию, Австрию, Швейцарию, Нидерланды, а также часть Франции и Чехословакии. Ко всему прочему не стоит забывать и о том, что будущие открытия в Тихом океане вскоре прибавят к ней и новые земли. Итого: фраза о том, что в Испанской империи никогда не заходит солнце, была как нельзя более кстати. Казалось, что мы сорвали джекпот рождественской лотереи, и даже баски и каталонцы, как всегда, когда есть чему липнуть к рукам, да еще и совместный бизнес в придачу, светились от счастья, именуя себя испанцами, говоря по-кастильски и ловя момент в настоящем и будущем. «Бенвингутс», «зорио́нак»[38], Испания – зашибись и все такое. С кассой, которая делает «клик-клик-клик» безо всяких там перерывов. И как раз в этот момент где-то далеко, посреди холодных европейских туманов, зазвучало имя немецкого священника по фамилии Лютер. И весь праздник нам испортило.