— Что это — Ришон? — робко спросила я, немного подавленнаяего агрессивной скорбью.

— Ришон-ле-Цион — с одной стороны город, с другойстороны пригород Тель-Авива.

Большой Тель-Авив! Как будто тут есть что-нибудь большое, вэтой маленькой стране. Хотя нет, у нас большое сердце, душа и все такое прочее,не бойтесь!

Он вдруг затормозил, выскочил из машины, обнялся с каким-топрохожим.

— Бронечка, на всякий случай предупреждаю, у него дочкатри года назад погибла, когда взорвали дискотеку на набережной. Помните?

— Смутно.

— Я вам покажу это место, не так далеко от нашейгостиницы. Там погибли в основном дети из России. Ужасная трагедия.

— Господи, несчастный человек… — содрогнулась я.

— Да уж, врагу не пожелаешь…

Но тут вернулся Оскар:

— Прошу прощения, встретил двоюродного брата, невиделись целый год. Крутишься, как белка в колесе.

Зал показался мне до ужаса громадным, правда, там былосовсем темно, даже, я бы сказала, черно. Только сцена была слегка освещена.

— Господа хорошие, вам на все про все сорокминут, — предупредил Оскар.

— Ну, Бронечка, поехали?

Оскар сидел в первом ряду. Меня мутило — Броня, боятьсянельзя! Значит, так, вы выходите отсюда, справа, так и мне будет удобнее, ивам. Отступать, между прочим, некуда, позади Москва! А впереди, кстати, новаяжизнь!

О, как он правильно меня понял! Новая жизнь — магическиеслова! И я, набравшись наглости, впервые выскочила на сцену. Сказала первыесвои реплики и запела. Я пою а капелла все, кроме финальной песни, которая идетпод магнитофонную запись оркестровой партии. Но до конца спектакля еще надодожить. А Юрий Митрофанович вдруг заиграл совсем иначе, чем играл у себя дома.Он все уходил от меня, и мне приходилось бегать за ним и даже подпрыгивать,потому что он намного выше меня, и еще он включил в себе, как я назвала этопотом, секс-кнопку, и я мгновенно это ощутила и, как ни дико это звучит,отреагировала. И почти влюбилась в него. Но это я поняла значительно позже, апока просто «жила в предлагаемых обстоятельствах», но мне уже было хорошо инестрашно. И вот наконец финальная песня, которую мы поем вместе. И только тутя сообразила, что Гордиенко ни разу не остановил меня, не сделал ни одногозамечания, и мы просто сыграли спектакль в черном зале дляодного-единственного, но все-таки зрителя. И когда все кончилось, этот зрительзахлопал в ладоши, да с таким энтузиазмом!

— Браво! Браво! — закричал он и полез насцену. — Юрий Митрофанович, Полина! Блеск! Я от вашего голоса простосомлел! Вы не актриса, да? Но это просто здорово! Можно я вас расцелую? ЮрийМитрофанович, нет слов, что значит мастер! Ай, какой мастер!

— Ну, Броня, поздравляю, это было боевоекрещение! — поцеловал мне руку Гордиенко.

— Господа, пора сматываться, куда вас отвезти? В отель?

— Нет, в хороший ресторан недалеко от отеля, —распорядился Гордиенко.

Уже в машине Оскар спросил:

— Извините, конечно, но я не понял, вас как зовут?Полина?

— Нет, вообще-то Бронислава, Полина — псевдоним.

— А!

Гордиенко сидел рядом с Оскаром, а я сзади. Они о чем-тоговорили, а я сидела как пыльным мешком прихлопнутая. Я сыграла спектакль! Имне аплодировали! И какая, в конце концов, разница, сколько в зале зрителей?Если сыграла перед одним, сыграю и перед многими, тем более что у меня такойпартнер! Он просто не даст мне провалиться! Главное — открыть рот и запеть насцене — я уже сделала!

Оскар привез нас к ресторану в двух шагах от отеля. Ресторанбыл рыбный, небольшой, но, кажется, достаточно изысканный. Во всяком случае,там было тихо, прохладно и немыслимой красоты официант поставил перед нами помаленькому стаканчику густой белой жидкости.

— Что это? — спросила я по-английски.

— Это от шеф-повара, горячий сок батата.

— Как интересно! — воскликнул Гордиенко иотпил. — Вкусно, Бронечка.

Это действительно оказалось очень вкусно. И необычно.Впрочем, сейчас в моей жизни все было необычно.

— Броня, ну что ж, вы просто молодчина. Заметили, что яиграл по-другому, и откликнулись, пошли за партнером И у вас замечательнополучились эти прыжки и пробежки! Просто здорово. Смешно жутко! Зафиксируйтеобязательно.

— Юрий Митрофанович…

— Бронечка, не забывайте, что это все игра, итолько, — мягко заметил он.

Я думала, что не усну ни на минутку, а задрыхла самымбессовестным образом, как будто мне не предстояло завтра впервые в жизни выйтиперед залом…

Проснулась совсем рано. Море за окном было еще бесцветным. Ярешила искупаться до завтрака, одна. Внизу никого не было, даже портье. Какздорово, что мы живем так близко от моря. На пляже было пустынно, тольковдалеке занимался гимнастикой какой-то дядька, вокруг которого носилась собака.Лежаки еще громоздились высокими штабелями, песок был холодный. Я повесиласумку на заборчик, огораживающий вполне допотопную вышку спасателей, где поканикого не было. Хоть я не слишком хорошо плаваю, но воды не боюсь, наоборот,она доставляет мне невероятное удовольствие. Вода оказалась теплая, несмотря наранний час, и я засмеялась от радости. Если бы еще совсем недавно мне кто-тосказал, что я приеду на гастроли в Израиль, я бы только покрутила пальцем у виска,а теперь это реальность, и вечером я выйду на сцену… После вчерашнего это неказалось мне уже таким неизбывным ужасом, я поняла, что не пропаду с Гордиенко.А он-то каков! Я вчера с первой минуты на сцене в него влюбилась, и потом, вресторане… А он сказал, что это только игра… Я прислушалась к себе: влюблена лия в него? Ничуточки, как оказалось. Я просто сыграла с ним вместе этувлюбленность, потому что он хорошо знает, что делает. А вот Венька, наверное,так не смог бы. Но он и моложе Гордиенко насколько… Мне стало так легко примысли, что я не влюблена в женатого и сильно немолодого Гордиенко, и я сразувспомнила загорелые, стройные ноги Златопольского.

— Буська! — раздалось с берега. — Водатеплая?

— Очень!

Венька подплыл ко мне, отфыркался и, хлопнув ладонью поводе, обрызгал меня.

— Фу, дурак!

— Ну привет, кузина, как вчера сходили в ресторанчик?

— Клево!

— Что наш Митрофаныч?

— Улет!

— Ухаживает?

— Нет.

— Ладно врать-то! Он ни одной юбки не пропускает!

— Так я же в брюках!

— Ладно, поскольку ты все-таки мне родственница ивыручила меня, я не стану говорить, что ты дура.