Фэйрфакс не успевал улавливать все имена и занятия, но было совершенно ясно, что старый священник в той или иной мере оказал влияние на жизнь каждого из этих людей: крестил их, учил в деревенской школе, женил, хоронил их родителей, братьев, сестер и даже — печальная обыденность! — детей. Мало-помалу образ отца Лэйси начал оживать, становиться зримым, и Фэйрфакс пожалел, что не смог поговорить с этими людьми до того, как сел писать надгробную речь.

— Он любил нашу долину… исходил ее вдоль и поперек, знал как свои пять пальцев…

— Ходок был неутомимый…

— И всегда на своих двоих…

— Не припомню, чтобы я хоть раз видел его верхом…

— Это его и сгубило, конечно.

Последнее замечание, вышедшее из уст Ганна, кузнеца, было встречено грустными кивками.

— Очень, очень образованный джентльмен…

— Никогда не выходил из дому без лопатки и мешочка для своих находок…

— Больше всего любил малышей…

— А помните, когда мы были маленькими, он давал шиллинг тому, кто приносил ему какое-нибудь сокровище?

— Полкроны, если вещица оказывалась стоящей…

— И что это были за сокровища? — заинтересовался Фэйрфакс.

— Всякая всячина из древних времен. Монетки с портретом престарелого короля Карла[10]. Бутылки. Осколки стекла. Большей частью всякий мусор.

— А помните старую куклу, которую я нашел на лугу у Трембла? Он был в восторге! Отвалил за нее целый фунт.

— Наверное, тем, кто его не знал, он мог казаться странным…

— В последнее время так и вовсе…

— Многие за это его недолюбливали…

— И в чем это выражалось? — вмешался Фэйрфакс.

— Ну, всегда есть люди, которые говорят… а уж в отрезанной от всего мира деревушке, как наша, таких еще больше.

— И что же о нем говорили?

Местные замялись и принялись переглядываться.

— Я лично так не считаю, но кое-кто говорил, что он пренебрегает Священным Писанием в угоду собственным идеям…

— Да, проповеди у него были странноватые…

Рота, золотарь, страдавший жестоким косоглазием, сложил руки на груди и со значением произнес:

— Поговаривают, епископ подослал священника в обычной одежде, чтобы шпионить за ним по подозрению в ереси…

— Я слыхал то же самое…

Фэйрфакс перевел взгляд с одного на другого. В разговоре с ним епископ не упоминал о расследовании такого рода. Он в задумчивости умолк, и кто-то — кажется, Ганн, кузнец — принялся наседать на него, советуя затянуться табаком. Фэйрфакс вежливо отказался, но кузнец настаивал:

— Я сам его ращу. Лучшего самосада по эту сторону Эксфорда вы не найдете.

Фэйрфакс неохотно взял замызганную трубку с длинным черенком и обтер кончик. Табак оказался крепким, чересчур крепким: губы защипало, глаза заслезились. Он закашлялся, как школяр, сделавший первую в жизни затяжку, отвернулся и, не глядя, протянул трубку кузнецу.

— А ну-ка, Джон Ганн, — послышался громкий и строгий голос, — сейчас же прекрати травить преподобного отца своим гнусным зельем.

Это подействовало мгновенно. Собравшиеся переглянулись, расступились, точно по мановению Ааронова жезла, подумал Фэйрфакс, и, не говоря ни слова, смиренно вернулись к огню.

— Надеюсь, они не очень докучали вам своими глупыми россказнями. — Это был тот самый здоровяк, который встал со своего места в церкви, чтобы утихомирить кричавшего. Он подошел и протянул Фэйрфаксу крепкую, широкую ладонь. — Джон Хэнкок. А это, — он взмахнул рукой с видом коллекционера, представляющего жемчужину своей коллекции, — Сара, леди Дарстон из Дарстон-Корта.

— Понятия не имею, почему он всякий раз, произнося вслух мое имя, тут же добавляет название поместья. — Леди Дарстон улыбнулась Фэйрфаксу и протянула ему затянутую в перчатку руку. — Иногда мне кажется, что он считает его моим главным достоинством.

— Вы прекрасно знаете, что это не так! — возмутился Хэнкок; судя по всему, вопрос вставал уже не впервые. — Не понимаю, зачем вы это говорите.

Она никак не отреагировала на его слова, по-прежнему глядя на Фэйрфакса. У нее были колдовские голубовато-зеленые глаза, скуластое, с твердым подбородком, лицо, бледная, как фарфор, кожа, покрытая россыпью веснушек, которые гармонировали с огненными волосами. Возраст — чуть за тридцать; наверняка замужем, подумал Фэйрфакс, но не похоже, чтобы за этим мужчиной. Под перчатками не было видно, есть ли на ее безымянном пальце кольцо.

— Очень благородно с вашей стороны — приехать в нашу маленькую церквушку из самого Эксетера.

— Эта поездка навсегда останется в моей памяти. И благодарю вас, ваша светлость, за ваше чтение.

— Она прекрасно читала. Я так и сказал ей, правда, Сара?

— Вы надолго собираетесь задержаться в нашей долине, мистер Фэйрфакс?

— Увы, я должен сегодня же отправиться в обратный путь.

— Что ж, значит, нам не повезло. Образованные люди в наших краях — большая редкость.

— Ну не настолько уж и большая! — Блеснул золотой зуб; Хэнкок рассмеялся, давая понять, что это шутка, но в его взгляде не было ни капли веселья. — Если хотите ехать, поезжайте прямо сейчас, сэр. В это время года дорога всего одна, и в сильный дождь путника на ней подстерегают опасности.

— Это, без сомнения, мудрый совет. И спасибо вам за то, что утихомирили того горлопана в церкви. Похоже, в деревне его никто не знает.

— Раньше я не видел его и уверен, что больше не увижу.

— Почему?

— Я сказал ему, что, если он не в состоянии удерживать язык за зубами, я затолкаю свой кулак в его глотку и помогу.

Сара Дарстон перехватила взгляд Фэйрфакса. Глаза женщины слегка расширились: все это явно забавляло ее, как и его.

— Что ж, если позволите, я займусь приходской книгой, а затем поеду. Леди Дарстон. — Он кивнул ей. — Капитан Хэнкок.

Он вышел под дождь, одной рукой придерживая полы сутаны, а второй пытаясь прикрыть голову от потоков воды, и побежал через двор к церкви. В каменоломне вдали что-то снова бабахнуло; воздух задрожал, по долине разошлось эхо. Фэйрфакс добежал до крыльца и взялся за массивное кольцо, вделанное в дубовую дверь, обитую гвоздями. В пустынном нефе металлический лязг показался особенно громким.

— Мистер Кифер! — Он двинулся к алтарю, оглядываясь по сторонам в поисках причетника. — Мистер Кифер!

Святые покровители прихода взирали на него из своих ниш. В неверном свете свечей выражения их лиц, казалось, постоянно менялись. Одних он знал: святого Георгия (как же без него!), покровителя Англии, с копьем, разящим в брюхо крылатого змея; святого Антония со свиньями, врачевателя зверей; святую Анну, покровительницу рожениц, указывающую на младенца в своем чреве. Другие были ему незнакомы: безымянные образы, сплошь мужские, значение которых затерялось в веках, некогда почитаемые в этих краях святые — теперь же поклонение им считалось идолопоклонничеством. Если бы их увидел епископ, его хватил бы удар.