class="p1">— Не удосужилась я, госпожа. Хозяйка велели и то сделать, и это. Когда я всё успею? — Хенни поставила на прикроватный столик поднос со свёрнутым лоскутом ткани и мисочку со свекольно-медовой массой, поправила объехавшие нарукавники с прилипшими к ним пушинками. — Ещё приодеть вас надо, волосы уложить.

Ника поморщилась, представив, как женщина будет дёргать пряди и причинять боль в месте ушиба. Сказала:

— Волосы я уложу сама.

— Как же сама, госпожа? Не справитесь. Поспешите. Хозяйка ожидают к обеду гостей, а мне ещё в зале прибраться нужно, ковёр постелить, камин растопить, утку приготовить. Снимайте сорочку, поменяю повязку. Болеть хоть меньше стало?

— Не сказала бы, — заметила Ника, неохотно подчиняясь.

Особого облегчения от компресса из свёклы с мёдом она не почувствовала. Синяк между грудями стал ярче и болел не меньше, чем накануне. Шишка на затылке казалась горячей и при малейшем движении головой чувствовалась боль.

— Якоб дома? — спросила Ника. Не терпелось узнать, доволен ли он проделанной работой сестры. Несмотря ни на что хотелось услышать похвалу.

— Хозяин ушли, но к обеду вернутся с гостями. Вам сюда принести поесть или спуститесь в кухню? Вы же завтрак проспали. Хозяйка велели дать вам молока, хлеба с маслом и овечьего сыра.

— Спущусь в кухню, — охотно отозвалась Ника, рассматривая отражение Руз в зеркале. Видеть чужое лицо было всё ещё непривычно.

Платье Хенни принесла другое. Тёмно-лиловое, с белоснежным накрахмаленным кружевным воротничком и такими же манжетами, оно выглядело новым и слишком уж нарядным для обычного обеда пусть и со зваными гостями.

Ника сжала зубы, когда Хенни в два рывка затянула на ней жёсткий корсет, мотнув её хрупкое тело из стороны в сторону.

— Эй, полегче! — выкрикнула она, хватаясь за руки прислуги. — Ослабь удавку, душегубка! Дышать больно.

Хенни послушно отпустила тесьму:

— Простите, госпожа. Голова дырявая. Забыла, что вы чуть не убились.

— Всё по твоей милости, — не преминула напомнить Ника и Хенни горестно вздохнула:

— Я очень испугалась за вас, госпожа. Уж как Господа благодарила, что всё обошлось.

«Не обошлось, Хенни! Ты убийца!» — захотелось крикнуть Нике. Может быть, когда-нибудь она ей скажет об этом вслух, а пока…

Волосы уложили просто: сверху приподняли, открыли лоб и закрепили пышный локон черепаховой заколкой на затылке. Вьющиеся концы оставили свободно лежащими на плечах.

— Кто на обед придёт, известно? — спросила Ника, не рассчитывая на ответ.

— Слышала, что хозяин говорили о господине Ван Деккере и его госте, два дня как прибывшим из самого Амстердама. Хотела бы я хоть разок побывать в таком огромном городе12. Говорят, там есть улица Красных фонарей, ну, вы понимаете, о чём я, — Хенни мечтательно закатила глаза.

— О чём? Не понимаю, — удивилась Ника вполне искренне, подначивая прислугу. Ну кто в двадцать первом веке не знает о квартале Красных фонарей в Амстердаме13?

Она с интересом смотрела на служанку. Кто-то хочет посмотреть королевский дворец14 или монастырь Бегинок15, а кто-то вот…

— Ну как же… — замерла Хенни обескуражено. — Там же девицы… это… мужчин привечают… всяким-разным… ночью.

— Всяким-разным? — выгнула бровь Ника. — Это чем? Ты собираешься прогуляться по улице в ночное время?

Хенни оглянулась на дверь и понизила голос:

— Вы ничего плохого не подумайте, госпожа. Хочу узнать, правду ли говорят, что блудницы выставляют в окно красный фонарь, зазывая мужчин к себе. Срам-то какой, — торопливо перекрестилась она.

Ника поправила манжеты. Тончайшее кружево выглядело богато. Не выглядело — таким и было.

— Каждый зарабатывает, как может, — сказала она, расправляя складки на юбке. Не думала, что когда-нибудь ей будут нравиться подобные вещи. — Как думаешь, легко принимать десяток мужчин за сутки? Это же какое здоровье нужно иметь?

— Господь с вами, госпожа, — Хенни перекрестилась и, забрав горшок и несвежее бельё, поспешно ретировалась.

Ника ещё раз осмотрела себя в зеркало и сняла с полки ящичек с пузырьками. Растёрла между пальцами маслянистую розовую жидкость. Понюхала. Духи! Нежный аромат южной розы. Из флакона с белёсым содержимым повеяло ароматом с нотками жасмина. Его Ника и выбрала. А вот средств по уходу за кожей не нашлось.

Спрятать шкатулку оказалось делом непростым. Выход виделся один — отнести её на чердак в один из чуланов и поместить среди ненужных вещей.

По крутой винтовой лестнице Ника поднялась на чердак.

Заглянув в комнату прислуги, ничего нового для себя не обнаружила: стол, стул, сундук, кровать-шкаф. Вместо полога дверцы. Так теплее и не беспокоят мыши. На полу потёртая циновка. Маленькое, чисто вымытое окошко выходит во двор. За забором хорошо просматривается участок соседей.

Ника открыла следующую дверь. Из полутёмного чулана в лицо пахнуло затхлым духом старых вещей, слежавшейся пылью и мышиным помётом. Со стропильной системы свисали лохмотья паутины с запутавшимися в них сухими останками насекомых.

Ника подняла подол платья и сделала несколько шагов. Осмотрелась. Углубляться смысла не видела. Здесь много лет никто не ходил.

У стены под низким потолком она заметила подходящую нишу. Разогнав пауков, затолкнула шкатулку в щель между балкой перекрытия и стропилом. Сохранность шкатулки хотя бы на первое время обеспечена. Позже Ника её перепрячет.

* * *

Ника спустилась на первый этаж и в замешательстве остановилась на пороге гостиной. Не решалась войти. Показалось, что попала в музей. Если бы не отсутствие стоек ограждения и музейных этикеток, она бы так и решила.

Её комната и кабинет-спальня Якоба были обставлены простой, добротной мебелью, не претендующей на художественную значимость, но наверняка представляющей чисто исторический и информационный интерес для потомков. А вот обстановка просторной гостиной выглядела вычурно помпезной, роскошной, изготовленной в стиле барокко. В ней каждая вещь или деталь отделки являла собой произведение искусства и, без сомнения, стоила целое состояние.

Мраморная плитка на полу не чередовалась простоватой грязно-серой шахматной клеткой. Она покрывала его безукоризненным чёрно-белым узором линейной раскладки.

Из стены выступал огромный камин с козырьком, облицованный изразцами. По обе стороны от него — парные настенные подсвечники. На каминной полке выстроились в ряд вазы, расписные тарелки, редкие морские раковины.

От очага шёл жар — в специальных горшочках тлели комья торфа. В кованой дровнице высилась аккуратная стопка берёзовых поленьев.

В опасной близости от камина стоял обеденный стол, накрытый ковровой скатертью. С длинной шёлковой бахромой и сложным рисунком жёлто-зелёно-розовых тонов, она была единственным ярким пятном среди тёмно-коричневой полированной мебели.

Обитые тиснёной кожей стулья стояли вдоль стены.

В углу громоздилась кровать-шкаф, в котором спит мать Руз. Ника в этом не сомневалась. Здесь же её туалетный столик в виде маленького шкафчика с зеркалом и подсвечниками по краям. На столешнице