Денис повел плечами. Видимо, думал, отвечать ему на наши вопросы или нет.

Но Света опередила его:

— Только не говорите, что это не наше дело.

— Мы никому про вас не расскажем… если нельзя… — поддержал я Свету.

Денис взглянул на нас. Видно, решился и просто сказал:

— Смотрите! Вы обещали. Мы — в бегах. Мы сбежали из интерната.

После небольшого молчания Света спросила:

— Давно?

— В марте. С тех пор тут живем.

Все замолчали. Наши, видимо, переваривали информацию…

В это время Васька поднялся и подошел ко мне.

— Слышь, пацан!

— Саша. Сашкой меня зовут.

— Сань, а у тебя что, и бумага есть? На которой рисовать можно?

— Есть.

— А дай мне листок… и карандаш дай… если есть.

— Ты что, сейчас хочешь рисовать?

— Ну. Я всегда хочу рисовать. Только я уже все тетрадки изрисовал. Которые мне Дениска из поселка принес.

— На, бери! — Я поднялся и влез в свой рюкзак. — Вот бумага, вот подставка, вот пенал. Тут карандаши разные, твердые и мягкие, резинка. Тут — гелевая ручка, тут — фломастеры.

Васька аж дышать перестал, глядя на все это богатство.

— А что ты хочешь нарисовать? — спросил я.

— А вот… ее портрет… — Васька, к удивлению окружающих, указал на Олю.

Оля сидела на травяном настиле рядом с задремавшим после еды Лёнчиком. Она чуть опиралась на стену. Остатки пламени костра едва освещали ее. Но я понял, что Васька выбрал из сидящих самую примечательную на этот миг натуру. Что-то такое светилось в лице нашей Оленьки, что было достойно кисти мастера. Ну а за неимением кисти мастера — хотя бы карандаша горного самоучки.

Я встал и уступил Ваське свой стульчик.

— Зачем? — спросил он.

— Чтоб ты свободно мог выбрать место… ракурс.

— А-а-а…

Васька взял стульчик, походил вокруг костра, нашел место, уселся и приступил. Он неправильно, как-то по-особенному, держал карандаш, неумело, криво подкладывал под бумагу подставку.

Но дальше я перестал наблюдать за Васькой. Пусть себе рисует!

И Денис попросил:

— Вы его не смущайте. Не обращайте на него внимания, и всё!

Костер догорал. Сквозь прорехи в крыше светили звезды. Для тех, кто живет в городе, повторяю еще раз: звезды — они действительно светят. То есть освещают Землю и людей таким таинственным, мерцающим светом.

А небо и вправду похоже на огромный купол. Удивительный купол…

Денис тихонько продолжал свой невеселый рассказ.

— Меня в их интернат из другого интерната перевели, в начале года. Ну и я случайно увидел, как старшие пацаны издеваются над Васькой. Я вам не буду рассказывать как. Паскудно…

Мы молчали.

— Я в интернате только с десяти лет. У меня родители в автокатастрофе погибли, а потом бабушка умерла. Я-то хоть видел, как можно жить по-человечески. А Васька — он из отказников. От него мать в роддоме отказалась. Он вообще ничего не понимает… не знает жизни. У него… ну… характер такой… не интернатовский. Дерется плохо…

— Ты стал заступаться за него? — спросила Света.

— Сначала просто с пацанами решил поговорить. Раз поговорил, два. Потом они меня подкараулили и втемную побили. Закрыли одеялом и отдубасили. Чтоб я к ним не лез.

— А учителя? Ну, как их у вас называют — воспитатели? Что, они не видели ничего? — удивился я.

— Им наплевать на нас. Они и сами издеваться любят. В этом интернате и без обеда оставить могут, и на ночь в коридор вывести. И вообще… Они привыкли, что все над Васькой издеваются. Вот я сейчас про него рассказываю, а он не слышит. Он, когда рисует, отключается полностью. Не видит ничего, не слышит. От этого все издевательства и пошли. Его придурком считали. Он даже в психушке два раза лежал. А так — нормальный пацан…

— Ну, побили тебя, и что? — спросил Колька.

— Раз побили, два побили. Тут и весна наступила. Взял я Ваську, и рванули мы сюда. Так же, как и вы, сокровища искать. Нашли бы сокровища — купили бы дом. Я бы Ваську отправил учиться рисовать. Ну и сам бы… куда-нибудь…

— А что, нашли сокровища? — спросил Коля.

— Как видишь! — усмехнулся Денис. — Мы тут с марта лазим. В каждую щелочку заглянули. Враки все это, про сокровища… Нету ничего.

— А если не враки? Если вы просто не там искали? — не унимался Колька.

— Тут и до нас немало народу перебывало. Кстати, монахов отсюда выгнали не так уж и давно. После революции. Потом тут туристы лазили. Видимо-невидимо. Многие рыли, многие искали. Это сейчас, когда заповедник сделали, туристов нет. Через лагерь им не пройти, с берега пограничники не пускают. И дядя Паша, лесник, с ружьем ходит, штрафы собирает, если кто-то хоть шаг сделает за ограждение. Есть из поселка грунтовая дорога, с другой стороны, но там пост охраны и шлагбаум. Только начальство может проехать. Или пограничники. Иногда.

— Надо же! — удивлялся Колька. — Зачем так?

— Затем, что раньше, когда туристы здесь ходили, они гору совсем загадили. Замусорили. А тут разные растения редкие, животные… Кроме того, что здесь заповедник, тут еще и зона пограничная.

— А местные? Простые люди, местные — тоже не ходят?

— Что тут делать местным? Они уже сокровища не ищут — всё разрыли, ничего не нашли. Да и в заповедник никого не пускают.

— Если не нашли сокровища, может, они все-таки есть?

— Кто их знает. Мы с Васькой уже четыре месяца роем.

— А что, лесник дядя Паша не знает, что вы тут живете? — задала Света весьма резонный вопрос.

— Знает… Только вы его не закладывайте… Я его упросил, на одно лето. Он мне сам показал, где костер раскладывать, чтоб погранцам дыма не видно было.

— А где вы берете продукты?

— Где берете, где берете…

— Воруют! — сказал Колька.

Мог бы и не говорить…

— Можно сказать, и так, если кто-то по себе судит. — В глазах Дениса сверкнули отблески затухающего костра. — Я иногда с горы спускаюсь, подрабатываю. Грузы разные тягаю в ларьках или на рынке. Ну и дядя Паша нас подкармливает. Но в поселок ходим нечасто. Больше в деревню, по грунтовке. А то заметят нас — поймают. Дядю Пашу подведем.

— Что же дядя Паша вас к себе не взял? — наступал на Дениса Колька.