издала глубокий вздох. У ног Шатилина завихрился песок. Горячий воздух из воздухонагревателей воспламенил кокс, на темных фурмах появились огоньки…

Люди стали аплодировать.

А шум домны с каждой минутой утрачивал новизну, становился привычным, будничным…

Через несколько часов Шатилин усталой походкой идет по железному переходному мосту к проходной. На повороте он задерживается у перил и прислушивается. Печь гудит, он слышит ее и отсюда. Высоко на колошнике трепещет флаг, то прилипая к железу, то натягиваясь на ветру. Над ним растекается светло-коричневое облачко дыма. Шатилин делает несколько шагов и снова останавливается. Внизу, у широкого котлована, снуют бетоновозы, на солнце блестит деревянная вязь опалубки. Там закладывается фундамент десятой домны. И от мысли, что он уходит сейчас, быть может, насовсем, все сжалось внутри. Неужели эту, десятую, задуют без него? Нет, не в том смысле, что сумеют ли… В этом он не сомневался теперь. Но как он будет без этих печей? Неожиданно для себя Шатилин поворачивается и направляется в контору.

Дверь в кабинет начальника цеха открыта настежь, но за столом хозяина нет. Ну, конечно, он уехал домой и теперь сутки проспит без сновидений. А вот он, Шатилин, не уснет. Зря он уступил просьбам жены и решился на отставку. Сегодняшний день пуска домны для него вроде прощальный салют. И поговорить вот с начальником не удалось…

Но он не успел додумать то, что его мучило, как на столе зазвонил телефон. Алексей Леонтьевич берет трубку и слышит голос Виктора:

— Девятая говорит.

— Виктор, это Шатилин. Что у вас?

— Да вот с воздухом что-то не ладится.

Шатилин крепче сжимает рукой трубку:

— Сейчас приду. Посмотрим.

Ему кажется, что доменная печь, как корабль, вышедший в плавание, голосом Виктора кричит «СОС». Утратив утреннюю торжественность, Алексей Леонтьевич быстрой походкой, скрадывающей хромоту, идет на площадку. Он уже не чувствует себя списанным с корабля. Сейчас его подгоняет мысль: «Что там? Как?»

…Через два года Алексей Леонтьевич открывал еще один шлюз — задувал десятую доменную печь. И снова в торжественную минуту пуска выходил к ней в строгом черном костюме, в белой рубашке, при всех орденах. Он надевал их не для показа, а во имя трудового праздника, каким всегда был и останется пуск доменной печи.

Оча! Спасибо!

Самолет летел над Гималаями. Зубчатые вершины гор стыли в безмолвной тишине оледенелых снегов. Высота в десять тысяч метров не смущала Хабарова, он уже однажды преодолел на самолете этот хребет и сейчас думал о предстоящей встрече со своими индийскими друзьями.

Перед глазами возникло подвижное лицо горнового Раджана Сингха. На нем одновременно отражались и радость, и восторг, и испуг. Трудно давалось Раджану огневое дело. Индийский бой никогда не был металлургом в привычном смысле этого слова. Он приходил на работу босиком, в одной дхотти — тазобедренной повязке. Раджану легче было перейти вброд глубокую бурливую реку, чем приблизиться к горну. Увидев хлопья обжигающей пены, он жался к кауперам, садился на корточки, словно под большим деревом у дороги, и смотрел, как русские выпускают металл.

— О дада! О старший брат! — шептали восхищенно его губы.

Погрузившись в задумчивость, Хабаров не заметил, как за окном скользнула тень огромной отвесной скалы. Пассажиры прильнули к иллюминаторам. Хабаров чуть повернул голову и снова откинулся на сиденье. Он снова мысленно постигал связь событий, которые воздвигли прочный мост между далекой Индией и Магниткой.

Летом пятьдесят пятого года в Магнитогорск приезжал Джавахарлал Неру с дочерью Индирой Ганди. В тот год в Индийском парламенте долго и мучительно решался вопрос, кому строить завод в Бхилаи — русским или англичанам. Противниками советского проекта выступали те, кто издавна был связан с английской фирмой «Тата». Решающее слово оставалось за премьер-министром.

Глава индийского правительства интересовался в Магнитке мощностью доменных печей, оборудованием. На восьмой печи мастер Алексей Шатилин преподнес Неру подарок — его бюст, отлитый каслинскими мастерами из уральского чугуна. Неру горячо благодарил доменщиков, а Индира Ганди, взяв отца под руку, попросила сфотографировать их на площадке доменной печи.

Позднее в Магнитогорск приехала группа индийских инженеров. Среди них были и противники советского проекта строительства завода в Бхилаи. Но и они, уезжая, говорили: «Мы знали лучшие заводы Европы, но то, что увидели здесь, нас поразило». Спор в парламенте был решен в пользу советского проекта, советского оборудования.

Бхилайский завод, раскинувшийся теперь на площади более четырехсот квадратных километров, был построен с помощью русских. Не случайно перед проходной завода на монументе высечена надпись:« Пусть наша дружба будет крепка, как бхилайская сталь». Джавахарлал Неру называл Бхилаи «одним из тех мест, которые врезались в национальное сознание, как символ нового века Индии…»

Премьер-министр Индии Д. Неру и его дочь Индира Ганди на ММК.

Первую доменную печь в Бхилаи готовили к задувке магнитогорские доменщики. Как и у себя дома, они решили использовать перед задувкой дрова. Индийские специалисты были удивлены: «Зачем дрова? Печь-то будет работать на коксе?»

Стоило немало труда убедить их в преимуществах древнего способа. Перед тем, как загрузить в печь кокс и руду, доменщики делали в ней деревянный помост и на него набрасывали длинные поленья. Разгораясь, дрова быстро прогревали плотный слой шихты и всю печь. Это ускоряло выдачу первой плавки почти на сутки.

Дома, в России, березовые дрова, хорошо просушенные, воспламенялись, как бумага. Индийское дерево не брал топор, он отскакивал от бревна, как от железа.

— Будет ли гореть это дерево? — беспокоился магнитогорский инженер Иван Иванович Сагайдак.

— Будет! — успокоил его Константин Хабаров. — Я ведь и своих, советских, положил в печь.

…Теперь Хабаров вновь летел к индийским друзьям. Что-то они там недосмотрели, и печь вышла из повиновения. В Москве в министерстве он слышал разговор о том, что на завод приезжали англичане и не без злорадства говорили: «Это финиш русских».

Самолет шел на снижение. Над пилотской кабиной загорелась надпись: «Пристегнуть ремни». Хабаров защелкнул замок и наклонился к окну. Внизу торжественно и спокойно блеснула серебристой чешуей широкая река Ганг. Вокруг зеленели пальмы, манговые рощи. По берегу реки бежала серая полоса шоссе. Хабаров пожалел, что не приготовил фотоаппарат и теперь не сделает снимков для своего пятилетнего сына. Из той первой трехгодичной командировки в Индию он привез немало снимков этой сказочной страны, и мальчик любил их рассматривать.

Дорога в Индию — дорога из зимы в лето. Хабаров представил занесенный февральской вьюгой Магнитогорск. Три дня назад он оставил на земле уральскую зиму, а теперь неторопливо спускался в жаркое лето. К берегам