Ю. П. Неведров.

Неведров принес журнал в цех и раскрытым оставил его на столе в газовой будке. Журнал исчез. А на другой день, придя на смену, Неведров увидел в комнате для рапортов горновых и услышал негромкий голос газовщика Альберта Чаплаусского. Он читал повесть вслух:

«…Вагонетка сошла с рельсов, упала набок и краем кузова расплющила подвешенный к металлической стойке бронированный кабель. Автоматическая защита не сработала. Белым факелом вспыхнула дуга короткого замыкания. Голубая змейка огня, треща, ползла по кабелю к трансформатору. Через несколько минут она доберется до камеры…»

У края стола, подперев рукой бритую щеку, сидел старший горновой Иван Лапко. Высокий, широкоплечий, он не сводил с Чаплаусского глаз. Второй горновой, Сергей Денисов, человек уже не молодой и обычно молчаливый, спокойный, сидел очень прямо и взволнованно смотрел перед собой. Лица горновых говорили немыми словами. Чужая беда и чужое мужество объединяло людей. Может быть, они молча спрашивали себя, как бы поступил каждый из них, если б такое, о чем рассказывал Титов, случилось с ним?

…На столе зазвонил телефон. Юрий Петрович снимает трубку и слышит голос цехового диспетчера:

— Петрович, плохо получается. У вас скоро выпуск, а на загрузку подавать нечего. Руда сарбайская смерзлась в вагонах. Кайлить надо. Не подбросишь ребят?

Неведров морщит лоб. Который раз в эту зиму подводили сарбайские окатыши. Горняки еще не научились их толком спекать. При первом же окислении в печи они рассыпаются в пыль. Попробуй, подбери к ним режим. А в вагонах смерзаются. Приходится от жаркого огня людей посылать на мороз. Так всю бригаду на бюллетень отправишь. Но выхода нет, и он коротко говорит:

— Ладно, пошлю.

Спрятав листок с вопросами во внутренний карман, он встает и направляется к двери. На площадке горновые готовятся к выпуску чугуна. Молодой парнишка, новичок, высунувшись из окна кислородной будки, смотрит на старшего Ивана Лапко, ждет команду, чтобы включить рубильник. Иван, не утративший стройности и в грубой рабочей одежде, наблюдает, как Денисов, накинув на самые брови войлочную шляпу, длинной пикой слегка ударяет в ровную твердую поверхность замурованной летки. Под ударами пики осыпается глина, и выдалбливается небольшая лунка. Лапко, не оборачиваясь, медленно поднимает руку с зажатой в пальцах сигаретой.

Парень в будке нажимает на рычаг и автоматически направляет сверло бурмашины в центр летки. Сверло неслышно касается твердой корки и прожигает ее. Из печи вырывается пламя и темное облако пыли. Живая лента горячего металла протянулась по желобу. Она продольно блеснула между узкими берегами, как река под лунным блеском, и водопадно устремилась в ковш. Иван Лапко отходит от горна и, вспомнив о сигарете, глубоко затягивается.

Неведров возвращается в газовую будку. Он подходит к аппаратам. За стеклом сочатся синими чернилами острия металлических стрелок, рисующих ломаные линии. Юрий Петрович с тревогой смотрит на резкое падение давления газа. Пустота верха печи не создает сопротивления газам. Он стучит по стеклу ногтем. Стрелка упрямо падает вниз.

«Люди, наверно, заупрямятся, — думает Неведров, — но надо разгружать вагоны». Сутулясь больше обычного, он идет на площадку.

Гул огненного водопада стихал. Горячий воздух, как пар, клубился над канавами. Подождав, когда закроют летку, мастер зовет от горна Ивана Лапко.

— Двух человек оставить здесь, остальным на разгрузку вагонов. Печь нечем загружать.

Иван поднял руку в брезентовой рукавице и скороговоркой сказал: «Чтоб стать мужчиной, мало им родиться. Чтоб стать железом, надо быть рудой».

От мальчишеской выходки горнового морщины на лбу Неведрова разгладились.

На эстакаде у длинного железнодорожного состава собирались люди с других печей, зябко ежась на холодном ветру. В морозной ночи ярко горели звезды, как подвешенные фонари. Люди, хрипло дыша, разбивали кайлами смерзшиеся глыбы и с ожесточением отбрасывали отколотые куски.

Вот уже один вагон опорожнили в бункер, принялись за второй. Иван Лапко прикинул: еще полчаса — и шихта заполнит печь. Но дальше он уже не замечал времени и не считал опорожненных вагонов. Он махал и махал кувалдой, которая часто падала рядом с кувалдой Денисова. С молчаливой яростью Иван делал широкие замахи и бил померзлой руде со всего плеча.

А через час они спустились с эстакады. Надо было готовиться к новому выпуску чугуна.

Неведров подумал, что уставшим горновым сейчас придется нелегко.

Иван Лапко забежал в будку. Узнав у газовщика Бориса Кобылкова, что загрузка прошла нормально и печь идет ровно, он попросил:

— Сходи, Боря, за кипятком. До выпуска еще успеем чайку попить.

Горновые, скинув с себя тяжелые робы, входили в комнату в тренировочных майках, в штапельных рубашках. А Юрий Петрович задумчиво смотрел на горновых.

Окруженные душистым паром, они пили чай из граненых стаканов вприкуску с розовыми карамельками. Казалось, печь, желоба, лопаты — все отступило. Иван Лапко, еще возбужденный от недавней работы, достал измятую пачку сигарет и положил ее на стол.

— Закуривай, ребята.

Никто не жаловался на усталость и не говорил, что разгрузка — это не их дело, что они не грузчики. Иван Лапко дружески хлопнул по плечу Денисова:

— Гвардия умирает, но не сдается. — И скороговоркой проговорил:

В цехе становится каждый подвижней,

У домны становится каждый умней.

Неведров усмехнулся про себя: опять поэзия. На этот раз Иван для разрядки от усталости сыпал строки из книжки своего брата — электрика Володи. Книжка называется «Шаги». Шаги времени, шаги жизни. В ней много поэтических воспоминаний о детстве братьев Лапко, оставшихся в войну сиротами. Их воспитали детский дом, ремесленное училище, завод.

…Я знаю сызмальства усталость.

Война металлом грохотала,

Нас, беспризорных, столько стало —

Порой нам каши не хватало,

Нам не хватало отчих глаз.

Иван не ведал, хороши или слабы были стихи, для него важно было то, что сочинил их родной брат и слушали его свои парни, своя бригада, которые, конечно, все поймут. Качнув рукой, он закончил:

…И остается в наших буднях

Желанным счастьем соль труда.

Неведров нащупал в кармане листок с вопросами. Ему захотелось прочитать вслух то, что он написал. Но, взглянув на часы, он подумал, что времени на это уже не осталось. Надо идти снова всем на площадку. Денисов убирал со стола чайники, а Борис сметал осыпавшийся с конфет сахар. Лапко поспешно скрылся за дверью.

«Ничего. Они мне сегодня и так на многое ответили», — сказал себе Юрий Петрович.

Ночная смена

За окном диспетчерской стыла зимняя ночь. Вдали матово мерцали, словно скованные