– Не смейте сдаваться! – горячится учитель. – Вы сдались еще до боя! У вас есть все, чтобы побеждать, извольте это увидеть и поверить в увиденное. Зачем вы сокращаете дистанцию? Зачем вам giuoco corto*? Вы выше всех в этом зале, зачем вы в каждом бою сгибаете спину и склоняете голову – чтобы вас удобней было убить?

«Убить? Тренировочной рапирой?» – проносится у Армана в голове, но озвучить свое возражение он не решается.

– Один мой ученик остался без глаза, – словно отвечая на невысказанный вопрос, кипятится мэтр. – Другому выбили зуб, и началась гангрена. Кроме того – разве вы лично проверили все клинки в классе на предмет яда? Так почему же вы так легко пропускаете удары? Вы не можете знать, какой шутник или какой убийца, желающий смерти кому-то из учеников, обмакнул рапиры в яд скорпии, арсеникум… Или просто-напросто в дерьмо!

На последнем слове Арман отшатывается, а синьоре Умберто, просияв, горячо и властно шепчет ему в ухо:

– Бейтесь, как будто его клинок – в дерьме! Держите дистанцию, Шийу, и да пребудет с вами Архангел Михаил!

– Пары не меняются! – хлопает в ладони итальянец. – Задание прежнее. К бою!

Граф дю Боск не понимает, что стряслось с маркизом: тот с брезгливой гримасой на лице парирует его удары простейшей «вилкой» – скрещенными клинками рапиры и кинжала. Боск чувствует, насколько Шийу сильнее – однообразные захваты отбрасывают так далеко, что граф не может застать противника врасплох: тот раз за разом встречает его вытянутой шпагой. С учетом длины рук маркиза в незавидном положении оказывается граф – не подпуская к себе, Шийу ухитряется достать его в выпаде перед самым концом боя. Дю Боск с изумлением смотрит, как шарик на конце рапиры глубоко вдавился в шелк дублета – точно напротив сердца.

– Туше! – комментирует учитель, чем-то страшно довольный. – Шийу, победитель первой шпаги имеет право на бой со мной, забыли?

– Не было случая узнать, – счастливо-недоумевающий Арман становится напротив.

– Браво, маркиз! – Анри Ногаре салютует ему шпагой, нимало не заботясь о том, что Савонньер тут же делает выпад в незащищенную грудь. – Perfetto!

– Ногаре, linea perfetta e linea retta – линия совершенная и прямая!

Синьоре Умберто гонял его долго. С Армана ручьем тек пот, рубашка прилипла к спине, ноги дрожали. К собственному удивлению, он осознал, что тело само вспоминает защиты, когда выхода нет – блоки, «вилки», защиты шпагой и защиты кинжалом, и само понимает – когда делать выпад сверху, когда снизу, а когда обойтись фланконадой***.

Ему удалось три раза попасть учителю в корпус, что равнялось отличной оценке за весь курс фехтования.

– Ступайте, Шийу, – мэтр отсалютовал ему шпагой. – И помните: главное – победить, а не сделать все правильно.

После такой встряски немыслимо было обойтись без мытья, и вскоре Арман уже отмокал в лохани. Дебурне оставил рядом бадью с кипятком, потер хозяину спину и ушел, зная, что Арман любит понежиться в горячей воде.

Неожиданности сегодняшнего дня на этом не кончились: камердинер вернулся и с довольным видом протянул письмо с красной восковой печатью Сюзанны дю Плесси.

– Вот, наконец, и деньги пришли, – комментирует Дебурне и остается рядом, ожидая, пока хозяин все прочтет.

«Мой возлюбленный сын! – от торопливого почерка матери у Армана чуть сжимается сердце. – Вы можете быть уверены, что всем своим существом я желала и желаю вам счастья, чего бы это мне не стоило…»

Дебурне видит, как напрягается голая худая спина хозяина, когда он, выплеснув на пол немало воды, садится повыше, сгибаясь над исписанным листом. Намыленный локоть соскальзывает с края лохани, опуская в воду краешек письма, слышится ругательство. Дебурне предпочитает выскользнуть за дверь – кажется, вести не такие уж благие.

«С прискорбием признаю, что дела нашей семьи совершенно расстроены: долги вашего отца до сих пор не погашены, те 60 тысяч ливров, что пошли на покупку чина верховного судьи, еще не выплачены, и кредиторы вновь осаждают заемными письмами меня и Дени Бутийе. После смерти вашей бабушки кредиторы претендуют и на ее наследство, хотя, как вы знаете, она завещала все вашему брату Анри.

Только наследники повешенного Бриссона не требуют от меня погашения долга – так как все его имущественные права отошли короне. Да хранит Господь его величество Генриха IV, который закрепил за нашей семьей епископство Люсонское, дающее 18 тысяч ливров в год! Лишь посулами будущих доходов нам с Бутийе удается уломать кредиторов не свирепствовать по поводу уплаты.

Скорей бы Альфонс занял пост епископа и финансовые дела нашей семьи обрели надежный источник! А пока его слабое здоровье опять потребовало больших расходов на докторов. Кроме того, вашему брату Анри не хватает жалованья, положенного ему его величеством, и он вынужден претендовать на львиную долю семейных средств.

Арман, я с прискорбием сообщаю, что ваше желание после выпуска из Военной академии купить чин полковника не может быть подкреплено надлежащими денежными основаниями, и вам, возлюбленный сын мой, придется ограничиться чином лейтенанта или уповать на волю Провидения.

Денег на семестр я вам тоже вынуждена выслать в два раза меньше, чем обычно – ваша сестра Франсуаза выходит замуж за сеньора Понкурлэ, и все доходы с сеньории, оставшиеся после содержания Анри при дворе, пойдут ей на приданое.

Вы должны понимать, что, являясь молодой вдовой, ваша сестра не может рассчитывать на лучшую партию, чем старый товарищ вашего отца. Этот брак – заслуга вашего брата Анри, который смог найти и жениха, и заручиться свадебным подарком от короны: его величество Генрих IV обещал сделать новобрачного капитаном гвардии – в благодарность за то, что судьба Франсуазы устроена, как он когда-то пообещал после смерти вашего отца.

Ваше желание обзавестись новым костюмом, к сожалению, тоже не может быть удовлетворено – Анри уведомил меня, что его шелковый дублет безнадежно загублен во время дуэли с маркизом д’Эвре – залит кровью и разрублен в трех местах.

Я не буду описывать вам, какие страдания испытывает сердце матери при подобных известиях, но старого костюма Анри вы, таким образом, не получите – он будет донашивать его сам и, надеюсь, впредь воздержится от дуэлей или, подобно римским гладиаторам, будет драться с обнаженным торсом или в одной рубашке.

Я прошу признать это единственным выходом и верить, что никто не желает вам счастья, славы и богатства больше, чем я.

Ваша кормилица просит засвидетельствовать вам свое почтение, равно как и ее многочисленное семейство, а также вашему преданному слуге Камиллу Дебурне.

Целую вас, мой возлюбленный сын, и остаюсь вашей покорной слугой,

Сюзанна дю Плесси де Ришелье.

10 ноября 1602 года, замок Ришелье, Пуату».