– Прямо из рекламы! – радовался Белка, прижимая упаковку к носу и наслаждаясь запахом ароматизаторов. – Мягкая, как пёрышко!

– Никогда её не видел в туалетах…

– Её наверно директорша домой уносит!

– Ну да, а нам оставляет тонкую и рвущуюся…

– Подтирать свой толстый зад!

– Кое-кто, кажется, забыл про ведро, – напомнил Павел, пнув ногой одно из вёдер. – Вот тебе и швабра новая, и перчатки. И «мистер Проктер».

Все необходимые причиндалы были вручены Денису. Тот со вздохом натянул резиновые перчатки, которые были ему сильно велики, и пошёл за водой в ближайший туалет.

– Э, да из тебя выйдет классная уборщица! – кинул вслед Пашка.

– Точно-точно, ты нашёл своё призвание!

– Да пошли вы…

Кровь загустела и успела въесться в пол; оттереть её оказалось не так уж легко. Кроме швабры потребовалась щётка, и Денис на коленях усердно тёр гранитную плитку под шутки ребят.

– Может, тебе халат дать? Тогда сходство будет один в один!

– Не, ему надо платок, как у нашей Матрёны!

– И старые стоптанные тапки!

Красное пятно размазывалось, а «мистер Проктер» не давал обещанного результата. Оставив кладовку открытой и сложив у её дверей трофеи, Павел с Семёном разглядывали витрины в коридоре. От страха не осталось и следа, точно они не человека спрятали, а выкинули в окно трупик голубя.

– Смотри, это мой зáмок! Это поделка из природных материалов. Я делал его из мха, листьев, глины и маленьких веточек. На это ушло много времени, но Мария Михайловна меня очень хвалила… – рассказывал Семён, но Пашка не слушал его. Его больше привлекла голова профессора Доуэля, у которой почему-то не работала подсветка, хотя была сделана очень хорошо – одна лампочка освещала её сверху, другие две – слева и справа, бросая на лицо таинственные тени и причудливо поблёскивая в самых настоящих очках, водружённых на её бумажный нос. Очки были точно как у сторожа; Паша даже решил, что наверно у него и взяли какие-нибудь старые. Он долго всматривался в нарисованные глаза – синие зрачки на голубоватом глазном яблоке – как вдруг ощутил, точно в мозг вбили маленький гвоздик.

Неприятный импульс пробежал по всему телу. А в очках возник странный отблеск. Силой оторвав взгляд, Павел решил, что пора закругляться.

– А вот солдатики, наш класс их делал ко Дню Защитника Отечества, – вещал Хомяк, но как в тумане.

– Эй, уборщица! Ты как там? – Пашка пошёл в направлении гардероба, но услышал позади гулкий щелчок – и невнятный ответ Белки растворился в эхе.

Маленький гвоздик точно вбили глубже. Вздрогнув, Пашка обернулся – но вместе с облегчением последовал ещё более сильный испуг.

– Твою мать… чёртовы ключи! – донеслось из противоположного холла, и Павел узнал в затуманенном алкоголем голосе завхоза. Всё же он припёрся!

Хомяк, совершенно растерявшись, так и стоял у витрины раскрыв рот. Схватив его за локоть, Пашка стремглав затащил его в туалет, а Белке только и успел крикнуть, чтобы тот сваливал поскорей. Но куда?

Дверь в туалет закрылась, и в тот же момент в конце коридора, за стеклянными створками возникло красноватое лицо Николая Петровича с нечётким взором.

7

– Это учительский туалет, здесь нельзя находиться! – раздался над ухом грозный голос Аллы Эдуардовны. Среди школьных учителей она слыла самой строгой и злой. На её уроках математики всегда царили полнейшие тишина и порядок, а носила она всегда серый брючный костюм грубой ткани и звание «самая дисциплинированная». – Ты слышал, или нет? – повторила она; Павел, видимо, должен был с извинениями броситься вон. Но он лишь наградил её пренебрежительным взглядом через зеркало и очередной раз сплюнул в раковину, наблюдая, как вода увлекает в воронку капли кровавой слюны вперемешку с соплями. В голове до сих пор гудело. Лёгкий запах перегара с терпкими духами Аллы Эдуардовны немного оживил его.

Своеобразный предбанник с раковинами от помещения с туалетными кабинами в этом туалете отделяла дверь, закрывающаяся изнутри на защёлку. Здесь всегда лежало мыло у раковины, не воняло хлоркой и были бумажные полотенца, но попахивало сигаретами – очевидно, некоторые учителя курили в туалете. Среди них была и Алла Эдуардовна. Но никто и никогда на уроках или в школьных коридорах не мог бы заподозрить, что её тонкие, всегда строгие губы периодически сжимают сигарету.

– Кто это сделал? – она стояла чуть позади него и смотрела на него через зеркало.

– Неважно, – выплюнул Пашка. Весь её образ говорил о том, что курит она «Беломор».

– Опять из десятого «Б»? Ну я им устрою, – сказала Алла Эдуардовна безвкусно.

– Не нужно никому ничего устраивать! – резко обернулся он, положив сзади ладони на край раковины.

Алла Эдуардовна беспристрастно посмотрела на его красно-синий нос и верхнюю губу, изменившие свои размеры. По её тонким губам скользнула тень ухмылки.

– Пойдём, я отведу тебя в медпункт.

– Я не пойду!

– Тогда иди домой.

– Туда я тоже не пойду! У меня ещё биология. – Не выдерживая её пронизывающего взгляда серых, как костюм, глаз, Павел смотрел в пол. Мало кто его выдерживал.

В серых глазах отразилась ухмылка, которую Павел ощутил в воздухе, как невидимый импульс.

– Долго ты будешь это продолжать?

– Сколько потребуется, – ответил он совсем глухо.

Тогда она полезла в карман пиджака, достала оттуда пачку сигарет – это оказался не «Беломор», но тоже весьма дешёвое и простое курево, – и протянула ему одну.

– Зажигалка на подоконнике.

Он и так знал, где зажигалка. Затем она вышка – как всегда, уверенно и непринуждённо, точно дала ему методичку по математике…

– Паша! Паш! – взволнованный шёпот Хомяка выбил его из воспоминаний. – Паш, он идёт! Нам конец!

Николай Петрович распахнул двери в коридор и уставился на освещённые витрины. Это обстоятельство явно поразило его.

– Чёрт, совсем, что ли, спятил, старый? – прогнусавил он и неустойчиво двинулся через коридор. Ребята за дверью туалета могли только слышать его шаги.

– Блин, это конец! Всё, нам конец! – Хомяк прижался к стене, на лице его была полнейшая паника.

– Если ты не заткнёшься, я сейчас вытолкну тебя в коридор, – пригрозил Пашка; ему было не до шуток. Семён зажал рот ладонями.

Открытая кладовка и приготовленные на вынос трофеи, сложенные у её двери, удивили завхоза ещё больше.

– Афанасич! Ты здесь? – крикнул он, дойдя до кладовой и подозрительно глядя в тёмный холл и гардероб. Звук работавшего в каморке телевизора доносился сюда еле-еле. – Дрыхнет, наверное, старый хрыщ, – подытожил завхоз. – Ну и ладно.

Из туалетной двери, находившейся почти напротив, Пашка смотрел на него через замочную скважину. Только бы он не