— Что вы, что вы, разве меня нужно развлекать, я в этом не нуждаюсь, не требую, пожалуйста, сидите спокойно. Я удивляюсь, как можно не скучать в этом вертепе!.. — воскликнул Коротков в некотором волнении, проникаясь жалостью к девушке. — Окажите, вам не надоело все это? — как-то невольно спросил Веру молодой человек.

— Вы не можете вообразить, — ответила девушка, — кажется, никогда не смотрела бы на это, надоело все до невероятности.

Хотя Вера говорила искренно, потому что ей, действительно, надоели бессонные и бессмысленные ночи, но высказывала она это Короткову потому, что ему иначе нельзя было ответить; она знала, что только такой ответ может понравиться студенту. Вера не ошиблась: ее ответ, которого ждал Коротков, вызвал полное сочувствие к девушке, и между хористкой и молодым человеком скоро завязалась оживленная беседа. Вера вторила студенту, который, как мог, изливал свою ненависть к кафешантану. В это же время глаза его ревниво и мрачно следили за Лаврецкой, сидевшей среди шумной и полупьяной компании.

Лаврецкая импонировала этой части зала, первенствуя своим видом и красотой. Молодежь, за соседними столами, с завистью следила за компанией, в которой находилась Лаврецкая, и все глазами приглашали ее к себе, улыбались ей и ждали момента, когда она отойдет от стола, чтобы завербовать ее в свое общество, угощать ее, говорить пошлые любезности и претендовать на ее кафешантанную, нетребовательную любовь.

Отвечая общепринятыми фразами, шаблонно смеясь и по привычке кокетничая, Лаврецкая ежеминутно поглядывала в сторону Короткова. Она душой стремилась к нему, жалела, что он сидит один, но никак не могла освободиться от своих обязанностей певицы, которым она невольно подчинялась. Она не могла веселиться, но вместе с тем не имела сил уйти к Короткову, оставить все, возбудить против себя и гостей и администрацию, которых она боялась, как боятся подчиненные люди. Когда-же Лаврецкая увидела, что около Короткова села Вера, и между ними завязалась оживленная беседа, она почувствовала, что побледнела. Ее охватило беспокойство, закружилась голова, ей хотелось броситься к Короткову. Но тут ее намерению стало наперекор другое чувство. У нее мелькнула мысль, что Вера, к которой у нее зашевелилась злоба, поймет, что она ревнует, и самолюбие женщины остановило ее от этого шага. Она пересилила себя и, охваченная внезапным приливом ревнивой злости к Короткову, прониклась жаждой помучить его ревностью.

В таких вопросах, как известно, женщины крайне изобретательны, и Лаврецкая немедленно сообразила, что надо делать, инстинкт ей все подсказал. Лаврецкая видела, какое она производит впечатление на гостей, понимала, что ее все ждут, и заметила Пичульского и Ольменского, внимательно следивших за результатом своей политики.

Лаврецкой показалось, что они смеются над ней, вследствие поведения ее возлюбленного, из-за которого она пренебрегала своими обязанностями. Лаврецкая как будто читала в глазах Пичульского и Ольменского укор себе, за ее доверие к студенту, за ее наивность. Вера же в это время перегнулась через стол и что-то быстро и оживленно говорила Короткову, едва не касаясь щекой его лица. Вере, в свою очередь казалось, что Пичульский и Ольменский глядят на нее с одобрением, довольны ее действиями и с насмешкой поглядывают на Лаврецкую, как на побежденную. Это обстоятельство еще более придало задору Вере, и Лаврецкая, к ужасу своему, увидела, что Вера чуть ли не целует Короткова, который относится к этому совершенно пассивно и не знает, что ему делать. С одной стороны, он был несколько озадачен натиском Веры, но с другой — Коротков был невольно польщен подобным отношением к нему хорошенькой девушки, которая явно не имела никаких корыстолюбивых намерений. Он не мог не сопоставить ее с Лаврецкой, казавшейся ему веселой и довольной. Ему захотелось подчеркнуть ей, что он также весел и доволен, что он не больно огорчен, чтобы она не воображала очень о себе. Его порывало вскочить и ударить Лаврецкую при всех и броситься на этих окружавших ее хлыщей, но, вместо этого, Коротков, стараясь казаться беззаботным и смеяться, стал шутить и заигрывать с Верой на зло Лаврецкой. Тогда Лаврецкая, видя это, сделалась внезапно необыкновенно веселой; она смеялась всем, бросала фразы через столы и всюду находила отклики. К ней потянулись руки и лица, она была центром веселья в этой части ресторана. Обуявшая ее истерическая веселость соединила всех этих гостей, подзадориваемых влечением и симпатией к красивой и молодой певичке. Оживление достигло в этом районе ресторана своего зенита, все стучали вилками и ножами, бокалами и ногами, все смеялись, кричали и хлопали в ладоши, вино ударяло в головы и вызывало однообразные поступки, манеры и движения гостей. Чем развязнее вела себя и казалась беззаботней Лаврецкая, тем усерднее ухаживал за Верой Коротков, хотя в душе у него кипела трудно сдерживаемая ярость, которая и толкала его на ожесточенное ухаживание за хористкой. Не зная, что делать, он заказал официанту какие-то блюда, закуски, вино, водку, решив просадить последние деньги, на которые он должен был существовать месяц.

Когда Лаврецкая увидела, что пред столом Короткова остановился человек с огромным подносом и, снимая с него тарелки, стал заполнять ими стол, у нее потемнело в глазах. Вид бутылок, поставленных пред Коротковым и его соседкой, привел Лаврецкую в отчаяние. Желание мстить, досадить Короткову, притвориться веселой, — все это исчезло сразу. Она видела только соперницу. Она не понимала, что с ней творится. Лаврецкая все сразу забыла. Оставив кутеж, она, подобрав решительно платье, грубо и энергично, пробиралась к столу Короткова. Лаврецкая на студента даже не смотрела, а остановилась в вызывающей позе пред хористкой Верой.

— Уходите! — сказала Лаврецкая твердо и категорически.

На лице Веры промелькнуло какое-то странное выражение: не то насмешка, не то сдерживаемый гнев. Она как бы с удивлением посмотрела на Короткова, который сидел растерянный и смущенный, и ответила:

— С какой стати, какое вам дело? — и окинула певицу презрительным, и беспокойным вместе, взглядом.

— А такое дело, что это мой знакомый! — ответила Лаврецкая, и губы ее задрожали. Ее порывало вцепиться в хористку.

— Я также знакома с ним, — пожала обидно для Лаврецкой, плечами Вера,... — прошу вас, не приставайте ко мне, я вас не знаю...

Резко повернувшись на стуле и облокотившись о стол, Вера стала в упор глядеть на сидевшего в недоумении Короткова. Ридикюль дрожал в руке Лаврецкой.

— Я вас прошу, уходите! — повторила она глухо.

Вера повернула к Лаврецкой лицо и обратилась к ней с гримасой:

— Пожалуйста, не смотрите на