– Это и есть старый Мартинец, – шепнул Ла Фуэнте.

Фиэльд быстро смерил взглядом красивого старика.

Он отметил мощную голову с еще густыми волосами. Вся фигура дышала спокойствием и достоинством, которые казались признаками уравновешенной натуры. Такая наружность присуща юристу старого типа – неподкупному человеку, управляющему огромными состояниями, и защитнику несовершеннолетних, сирот и вдов. Во всем скрывалась прочная, солидная честность… И все же… Взгляд Фиэльда остановился на длинных узких руках с полированными ногтями. Он – невольно улыбнулся. Потому что всякий, кто изучал строение человеческой руки, сказал бы: это пальцы карманного вора. Или, в лучшем случае, руки фокусника или виртуоза фортепианной игры. Природа так прихотлива, что нередко соединяет в одно признаки величайшего совершенства с признаками последней подлости.

Эти воровские пальцы Мартинеца были словно паразиты на почтенном буржуазном жизненном древе. Этого не бросающегося в глаза признака не заметил бы и один из тысячи. Но он заставил Фиэльда призадуматься и укрепил его в решении ничего пока не сообщать о судьбе Сен-Клэра.

Ла Фуэнте представил обоих мужчин друг другу. Фиэльд напрасно искал хоть намек на беспокойство в карих, почти нежных глазах адвоката, когда редактор назвал имя Сен-Клэра в связи с длинным путешествием чужеземного врача.

Фиэльд поспешил разъяснить, что причиною его приезда в Перу были труды и изыскания Сен-Клэра о горной болезни. Он сам – житель горной страны, Норвегии. Он намерен предпринять ту же самую поездку, которая стоила жизни его знаменитому коллеге.

Адвокат, с оттенком прекрасной грусти в звучном голосе, выразил сожаление, что его лучший друг и светоч университета святого Марка угас в зените своей славы. Раймонд Сен-Клэр был мучеником науки – украшением Франции, украшением Перу.

Фиэльд внимательно прислушивался к этим красивым и благозвучным словам. Голос адвоката был одновременно мужественен и мягок, как бархат, но с каким-то оттенком, характер которого было не так-то легко определить. Может быть, следы долгого пребывания в судебных залах. У людей этого ремесла часто появляется склонность к искусственной декламации в обычных разговорах, в особенности, если они защищают положение, против которого восстает их внутреннее убеждение и совесть.

Но, как бы то ни было, в уме Фиэльда пробудилось легкое подозрение, что благородные речи Мартинеца были не совсем искренни. И еще – что его дружба с Сен-Клэром не была так особенно глубока, как он утверждал.

История о тайной страсти старого профессора к биржевой игре была совершенно невероятна. Ни его завещание, составленное как раз перед самым отъездом, ни его дневник не упоминали о чем-то подобном. Этот красноречивый и сладкоречивый юрист, наверное, таил за внешностью честного человека низкие и подлые инстинкты, которые не выносили дневного света.

Когда Фиэльду все это стало ясно, он решил установить связь с внучкою Сен-Клэра, которая, по-видимому, была соломинкой в глазу старого Мартинеца… Случай помог этому намерению.

А именно – в поле зрения показался вдруг юный Мартинец. Он был похож на грозовое облако, и его черные глаза метали молнии, когда он отвел отца к соседнему столику и голосом то хриплым, то звонким стал рассказывать ему что-то, что, очевидно, произвело на него глубокое впечатление. Ла Фуэнте был также привлечен для совета. Вскоре после этого Мартинец и его сын быстро разошлись.

Ла Фуэнте долго сидел и размышлял об услышанном. Он старался побороть свойственное южанину стремление разболтать обо всем собеседнику, – но безуспешно.

Наконец он обернулся к норвежцу, осторожно огляделся кругом и шепнул своему вчерашнему знакомому:

– Это просто невероятно. Внучка Раймонда Сен-Клэра убежала из дома Мартинеца со своей служанкой. Она оставила письмо, в котором заявила, что попытается сама распутать свои денежные дела. Но это не все. Она сообщает дальше, что желает уехать. И как вы думаете куда? Она поедет искать своего дедушку!

Ла Фуэнте торжественно огляделся кругом.

– Это можно назвать материалом для газеты, – сказал он. – Но я обещал молчать. Ни одно слово о случившемся не должно появиться в «Коммерцио». Что вы скажете обо всем этом?

Фиэльд взглянул на него с улыбкой.

– Я должен поздравить Перу с тем, что в нем еще есть такие отважные женщины, – сказал он.

Директору большой международной гостиницы «Делигенция» было не по себе. Он был опытным и ловким хозяином в делах своей гостиницы, теперь от него требовали еще вдобавок, чтобы он сделался дипломатом.

Дело было в том, что в комнате 158, – одной из самых лучших комнат для двоих, – поселилась молодая девушка со спутницей-индейкой. По этому поводу возражений быть не могло, хотя испанские девушки и не привыкли пользоваться особенною свободою.

Но директора только что вызывали к начальнику полиции, где он получил различные директивы, касающиеся молодой девушки.

Нет на свете ничего более ненавистного для каждого хозяина гостиницы, чем скандалы. Не те блестящие светские скандалы, которые время от времени при всеобщем шумном одобрении расцветают повсюду в Европе и в Америке, а те небольшие происшествия с невысокопоставленными смертными, материала о которых едва хватает разве только на столбец в местной газете, продиктованный возмущенной моралью.

Но здесь не было речи о разводе, о двойном убийстве или о каком-нибудь другом отдельном событии. Директор Вальдец был, впрочем, не совсем уверен в том, что создавшееся положение давало ему право вмешательства. Но значительные и влиятельные силы были заинтересованы в деле, и ввиду этого он был принужден предпринять какие-то шаги.

Поэтому он попросил доложить о себе молодой девушке, которая, как оказалось, была занята разбором чемоданов.

Директор был еще молодой человек со стойкими принципами. Но, как и у всех перуанцев, у него было предрасположение к романтической чувствительности.

Прижав руку к сердцу, он застыл в изумлении перед высокою, тонкою, светловолосою девушкой, которая спокойным и твердым голосом осведомилась о цели его посещения.

Эстель Жаннете Инес Сен-Клэр было тогда девятнадцать. Быть может, она казалась несколько старше своих лет, так как ребяческое и подростковое выражение рано сменилось на ее лице выражением озабоченным и решительным. Но ее удлиненное, тонкое лицо, ее темные, с неизъяснимым взглядом глаза, ее пепельные волосы с золотистым отливом – все это обличало в ней одно из тех существ, ради которых мужчины как в Перу, так и в других местах охотно жертвуют многим, а иные даже всем, если понадобится.

Первой мыслью директора Вальдеца было – как можно скорее удалиться, второй – упасть на колени, а третьей – сейчас же броситься вниз в свою контору, чтобы написать там пламенное любовное стихотворение. Но четвертая мысль нашептывала ему кое-что о долге службы и о полиции.