Затем он повернулся.

Рулевой увидел его глаза, они были тверды и блестели в глухом свете фонаря подобно сине-черной сверкающей стали…

А в больничном саду в окрестностях Иквитоса сидела на другое утро молоденькая девушка с письмом в руке. Тяжелые слезы капали на крупные беспомощные буквы. Она читала и перечитывала их, и дивно прекрасное лицо с унылыми глазами, казалось еще бледнее под зеленью громадных пальм. Первое молодое горе любви окружало сиянием ее голову с матово-золотистыми волосами.

Там стояло:

«…Мы заглянули за границы бессмертия. И мы знаем теперь, что человеческая жизнь может протянуться на большие промежутки времени. Но нет несчастия хуже бессмертия. И люди должны благодарить природу, что они могут умереть прежде, чем первый ветер старости принесет в их сердца и мозги холод и увядание. Я уезжаю с пронзительным звоном косы смерти в ушах. Случалось порой, что жизнь наполняла меня отвращением, – но смерть никогда. Я становлюсь стар, и моим следующим и последующим приключением будет, вероятно, долгая поездка в лодке Харона. Но вы молоды. Все силы жизни бушуют в вас. В вашем возрасте даже горе прекрасно. Поезжайте в Париж к вашим близким. Скоро зашепчет весна в Булонском лесу. Скоро весенний свист скворца застигнет вас на скамье у Каскада. И вы протяните руки навстречу солнцу и насладитесь жизнью и биением каждой жилки. Может быть, мы когда-нибудь встретимся там. Тогда мы выпьем стакан золотистого вина в воспоминание о нашей поездке за бессмертными карликами…»

Она стерла слезы… Спрятала письмо на груди и поднялась с новой тоской в сердце.