а в Лесу тем более. Развяжи меня и помоги мне с ней, и я обещаю, что не дам Ларсу отыграться на тебе. Подожди день-другой и Тайра снова будет с нами, может она даже проводит тебя до города, или куда ты там идешь. Снова в пути, двое друзей…

— Но… я не уверен…

— Хорошо. Я могу сейчас сказать Слово и она вернет контроль над своим телом. Но только я знаю… мы знаем одно лишь Слово… и еще — как стирать воспоминания. Там в груди есть переключатель. И всего лишь. Прямо сейчас она лежит здесь и слышит каждое слово, что мы произносим. И учится, учится, учится… и ты же знаешь, чему она учится прямо сейчас, верно?

— Не втягивай меня в это — говорит чужак и Гром видит, что у того пересохло в рту: — я ей ничего плохого не делал…

— Кто знает, чему она научится сейчас. Наверное, тому, что люди — на редкость лицемерные и сволочные твари. Все люди. Она вполне может задаться целью убить всех людей. Знаешь, так, по-библейски. Катастрофа по имени Тайра. Сколько там людей в твоем городе живет? Сто тысяч? Двести? Как быстро она доберется до города? У тебя есть семья? Близкие люди?

— Ты несешь чушь. Никто не может убить всех людей. — чужак делает шаг вперед, словно хочет заткнуть ему рот. Именно этого и ждал Гром, он разрывает гнилые веревки на руках и хватает чужака за глотку.

— Ах ты! — рычит он, сжимая руку и чувствуя, как проминается плоть под его пальцами: — ты посмел поднять на меня руку, ушлепок! И отнял у меня почти час моего времени! Времени с ней! Непростительно! — чужак обмякает у него в руке и Гром разжимает пальцы, отбрасывая того в сторону и тут у него вдруг подкашиваются ноги. Недоумевая, он опускает взгляд вниз и видит, что у него из живота торчит простая рукоять, перетянутая тонким, кожаным ремешком. Нож. Городской все же перехитрил его, он держал нож в рукаве с самого начала, то ли ожидал атаки, то ли был слишком труслив, чтобы приближаться к нему без оружия…

— С-скотина… — выдыхает Гром, чувствуя, как силы покидают его. Рукоятка ножа торчала так, что никаких сомнений не оставалось — жить ему осталось недолго. Ровно до того момента, пока внутреннее кровоизлияние не убьет его. А если вынуть нож из раны, то это займет ровно минуту. Гром стискивает зубы. Как глупо, как неосмотрительно. Какая ирония, он сам попросил Ларса не заходить сюда два часа… за это время он точно умрет. У него нет двух часов, у него нет даже получаса. Он умрет не так, как хотел — не на поле битвы, не в руках у любимой женщины.

Он оседает на пол, держась за живот двумя руками. Находит взглядом широко распахнутые глаза Тайры. Смотрит на нее.

— Вот и все — говорит он: — вот и все, дорогая. — он знает, что к тому моменту, как сюда ввалится Ларс — он уже давно истечет кровью, а она будет лежать тут все так же, с пустыми глазами, раскинутыми в стороны руками и ногами и с ранорасширителем в груди. Ларс не знает, как сбрасывать настройки, он так и не научил никого, не оставил никого, кто бы умел. Думал, что у него еще полно времени.

Что же будет? Он знал, что будет. Ларс не будет рисковать. Он не знает, как переключать, он не знает, как стирать, он не знает Слово, чтобы вернуть ей контроль. Потому скорей всего он просто велит оттащить ее за поселок и закопать поглубже.

Он смотрит на Тайру. Ее пустой взгляд устремлен мимо, куда-то в пространство, где она видит… что? Если бы он остался вместо Ларса и не знал бы Слова, он бы раскурочил ей голову молотом, потому что никто не должен быть закопан заживо на долгие века — кто знает, сколько она может прожить так, не владея своим собственным телом, закопанной в чернозем. Он бы сделал так, потому что смерть гуманнее. Но Ларс так не сделает, он испугается что разбудит ее, повредит, вызовет протокол самосохранения и просто закопает ее.

Неожиданно по сердцу резанула тоска. По солнцу, которое он больше не увидит. По улыбке Тайры, которая, возвращаясь из рейда — первым делом всегда бежала к нему. По жизни.

— Административный пароль — шепчет он все еще послушными губами: — Ку семьсот двадцать семь сто тридцать два альфа браво. Снятие всех ограничений.

Пустые и неподвижные глаза Тайры вспыхнули, она поднялась на ноги и одним движением вырвала из своей груди ранорасширитель. Края раны тут же закрылись, и она повернулась к Грому, глядя на него совсем по другому, чем она смотрела на него буквально полчаса назад. Насторожено, недоверчиво, готовая к атаке.

— Ты уж извини старика, Тайра — шепчет он, чувствуя, как жизнь покидает его: — забудь меня и живи дальше…

— Что ты говоришь, дурень… — она оказывается совсем рядом, приседает и прижимает его голову к своей груди: — спасибо тебе…

Гром поднимает голову, встречаясь взглядом с ее глазами, полными слез и думает, что он все же умер как полагается.

Глава 5

Гром умер. Она видела, что шансов у кузнеца не было. Она прекрасно знала человеческую анатомию и если бы Гром дал ей свободу чуть раньше, если бы у нее были антибиотики и необходимые инструменты, если бы… Но у него было внутреннее кровоизлияние, нож прошел через печень, с такими ранами на границе долго не живут.

Она подождала, пока Гром не перестал подавать признаков жизни, зачем-то отметила в уме время смерти. Посмотрела в угол, где лежал чужак.

— Хватит притворяться — сказала она: — я отсюда слышу, как ты сопишь.

— Я не притворяюсь — говорит чужак и поднимает голову: — а этот… он мертв?

— Мертв. — сказала Тайра и подумала, что ей будет не хватать старого Грома. Он был самым близким ей человеком в селении, знал все про Тварей и их повадки и всегда, как-то по-особенному был к ней добр. Она знала, что должна была ощущать внутри «сосущую пустоту», ту самую, про которую ей рассказывала трещотка Айна после того, как у нее умер Карлос. Айна говорила, что такое все должны испытывать, если умирают близкие. Тайра указывала на то, что Карлос не просто умер, а был зарезан к празднику Осени и что Ларс сказал, что это все глупости, а саму Айну надо бы «юбку задрать и розог вломить, а то вздумала порося в лес отпустить». Но Айна сказала, что настоящий человек должен тосковать по близкому, даже если это не человек, а порося. Тогда Тайра не стала с ней спорить, потому что трещотка Айна была