— Она… красивая — поспешно отводит взгляд чужак.

— Ты идиот — говорит Гром: — ты имбецил. У нее в груди дыра с кулак, а она жива и даже дышит. Дышит с вскрытой грудной клеткой! Знаешь, что такое пневмоторакс? Чему вас в университетах учат вообще! Нельзя дышать с вскрытой грудиной, легкие превращаются в серенькие комочки и опадают, человек умирает. Понимаешь?

— Но она живет. Погодите… — чужак поднимает руку и Гром качает головой. Дошло наконец. Как можно быть настолько тупым?

— Она не Тварь, те совершенно другие — бормочет чужак себе под нос: — но и не человек, потому что… а, ладно. Это все неважно! Освобождай ее немедленно!

— Ты что, не слышал, что я тебе сказал? Она — не человек. Она — Тварь. Просто…другая. Она живет в поселке сколько я себя помню, а мне этой зимой стукнет пять десятков лет. — Гром возится, устраиваясь поудобнее и приготавливаясь разорвать гнилые веревки. Кажется, они начали поддаваться, надо только отвлекать чужака разговорами, не давать ему понять, что он потихоньку трет веревку об острый угол деревянного столба. Сколько возможно — он протрет, а как улучит момент — разорвет веревку и набросится на чужака. У него есть время. Часа два до того, как Ларс вернется. Позор, конечно, дал себя скрутить чужаку, старый пень это ему еще долго не забудет. И времени у него не останется, с Тайрой наедине побыть. Это его время! Его награда! Конечно, у них еще будет два дня, пока новая Тайра будет познавать мир, но это время Ларса, который объяснял ей про поселок, про людей живущих в нем, про то, что все люди друг другу братья и нельзя убивать людей направо и налево.

— Она ручная только потому, что мы можем ее держать в узде. Пока никто ее не обидит крепко или не нападет. Потому что в этом случае у нее включается режим самообороны и аналитическое мышление. И она быстро понимает то, для чего мне понадобилось так много лет прожить — что люди — сволочи. — продолжает отвлекать чужака Гром. Сейчас он должен быть искренен, только искренний рассказ, максимально приближенный к истине — может отвлечь чужака достаточно, чтобы тот поверил. Чтобы утратил бдительность и не заметил эти короткие движения плеча…

— А как только Тайра поймет, что люди — сволочи, она снимает внутренний запрет на убийство людей. Она — Тварь и для нее все черно-белое. Нет, понимаешь оттенков и цветов. Друг или враг. Если друг — то все сделает для тебя, в лепешку расшибется… или что иное… — Гром сглотнул. Вспоминать «что иное» сейчас ему не хотелось, это было давно, и они все молчаливо использовали наивную девушку… хотя, какая она девушка?

— «Что иное», значит? — задумчиво произнес чужак, кидая взгляд на обнаженную и беспомощную Тайру, лежащую на полу: — кажется я понимаю…

— Что ты можешь понимать… — хмыкает Гром, продолжая свои попытки перетереть веревку: — она — не человек. Но все равно мы все привязаны к ней… а вот она своих чувств не имеет. Потому как Тварь. Но мы-то, мы — люди! И потому относимся к ней по-людски. Мы дали ей кров, общество, цель в жизни.

— А она вам — защиту от Тварей и иных опасностей, а также «кое-что иное» — понятливо закивал чужак, но его глаза остались холодными.

— Осуждаешь. — хмыкнул Гром: — да только ты всего не знаешь. Она ж Тварь, а не человек, как только у нее запрет на убийство человека слетает — то… ладно, вижу, не веришь мне. Вот скажи мне, она этих церковников при тебе убила?

— Д-да — кивает чужак и в его глазах Гром видит то, что ему нужно. Страх. Если кто видел Тайру в бою, на что она действительно способна, когда у нее крышу срывает до заводских настроек — тот начинает ее боятся. Подсознательно. Вот потому он это делает каждый раз. Не потому, что он как прыщавый подросток тела ее домогается, а потому, что так он свой страх перед ней побеждает. Иначе с ума сойти можно. А зачем поселению сумасшедший воин и кузнец? Так что делает он это с ней во благо поселения и всех людей в нем. А не из-за похоти…

— Ну вот — Гром изгоняет из головы картинки того, чтобы он сделал с Тайрой здесь и сейчас, если бы не этот надоедливый чужак, не вовремя эти вот картинки.

— А теперь скажи мне, чужак — как это было? Долго ли? Трудно ли ей было убить восемь вооруженных и подготовленных воинов, да еще и с этим? — Гром кивает на лежащие перед ним обломки огнестрельного оружия: — была тяжелая битва, да? И победила она едва-едва, чудом просто, как иначе девушка может одолеть восьмерых мужчин, заметь — вооруженных мужчин! Вот вспомни — как это было? — говорит Гром, глядя чужаку в глаза. Тот отводит взгляд и невольно сглатывает накопившуюся слюну.

— Это было… быстро — признается он: — и…

— Легко, так? — заканчивает за него Гром: — словно она не сражалась, а просто убивала. От нее нет защиты. Если она решит тебя убить — ты уже мертв. Есть в этом Доме девочка по имени Вера, в свое время Тайра ей несколько костей сломала. Шлепнула за то, что та что-то у нее украла, ну захотелось ребенку сладкого, дети — они… Понимаешь? Она опасна! Если бы эта девочка украла у нее эти несколько ягод сейчас, то Тайра так же спокойно убила бы ее. Вынула бы у нее из спины позвоночник и только плечами бы пожала. И даже не поняла бы, что именно она сделала не так — ведь воровать плохо, верно? Значит воришку надо наказать. Вот и наказание, а заодно и профилактика будущих преступлений — нет человека, нет и преступления.

— Ты говоришь так, будто она — зло! — запальчиво возражает чужак и Гром горько вздыхает и качает головой.

— Это не так — говорит он мягко: — она не добро и не зло. Она просто не понимает эти категории. Мы люди — инстинктивно чувствуем, когда перегибаем палку. Даже последний ублюдок знает, что он совершил что-то не так и не поднимет руку на ребенка или если поднимет — то не будет эти хвастаться. У нас есть что-то, чего нет у нее. И пока она соблюдает правила и верит в то, что она — одна из нас… — он пожимает плечами: — слушай, чужак. Через полтора часа сюда придет Ларс с двумя копейщиками, чтобы отнести якобы приболевшую Тайру к ней домой. Ты не сможешь сладить с ними. Бежать тебе некуда — в поселке ты не спрячешься,