банальными лозунгами и банальной республиканской ложью.

Бородач бежал дальше, чтобы из югославской Риеки ему не мерещился родной апулийский берег. Место и время смешались в кашу в его голове. 1956-й – Будапешт. Участие в венгерской авантюре против всех. Война ради войны. 1957-й – Бильбао. Работа над созданием организации прямого действия. Тренировки баскских боевиков. В том же году в Мадриде – полицейская облава, тяжелое ранение в живот. 1958-й – ГДР. Попытка легализоваться. Окончательное разочарование в Советах. 1959-й – Монтевидео. Нищета и беспросветность. 1960-й – Аргентина. Новые связи и новые идеи. 1962-й – Куба. Разочарование Революцией. Усталость.

Убравшись с душной Кубы, Итало через Аргентину и Югославию вернулся на Родину. Он не знал, чем будет заниматься. За годы скитаний итальянские связи были почти полностью потеряны. Партия продолжала идти по пути соглашательства с республиканскими марионетками, а подполье было изрядно прорежено карабинерами10 и коричневыми, которых спонсировали американцы. Бородач даже подумывал над тем, чтобы уйти на покой, вернуться в Апулию и заняться выращиванием чего-нибудь или рыболовством.

Эти планы пошли прахом, когда в Милане к Бородачу подошли двое и, пригрозив стволами, приказали идти с ними. Это были мордовороты из Национального авангарда11 Делле Кьяйе12. Бородач понял, что сейчас его будут убивать. Он выхватил нож, который служил ему еще с довоенной поры, и бросился на них, желая забрать с собой еще хотя бы одну коричневую сволочь. Забрал двоих, а сам остался.

Планы Итало изменились. Он снова хотел бороться. Если не за красное знамя, то хотя бы против черных рубашек. Кроме того, Бородач прекрасно понимал, что раз его смогли так быстро найти боевики Делле Кьяйе, значит, найдут и другие, а потому, спокойная жизнь в Италии ему не светила. А нигде кроме Италии Мариани больше жить не хотел.

Разумеется, Бородач понимал, что после убийства этих молодчиков на него начнется настоящая охота. Поэтому он безжалостно сбрил бороду, которая долгие годы была его главной приметой, съехал из гостиницы и ушел в подполье. В очередной раз в своей жизни. Оставаться в Милане было рискованно, да и знакомых товарищей у него на Севере практически не осталось, а свою герилью Бородач планировал вести все же не совсем в одиночку. Поэтому он перебрался в Рим. В столице Итало быстро смог отыскать нескольких старых товарищей, но был разочарован ими, да и общим состоянием Движения. Старики устали и утратили пыл, а молодежь была недостаточно радикальна и последовательна.

Единственным достаточно жадным до борьбы Бородачу показался Комиссар. Ансельмо на словах был полностью за официальную линию Партии, но между слов Мариани чуял недовольство. Комиссар, может быть и не хотел, но хотя бы был способен вернуться к борьбе. Нужен был только достаточный стимул. И с этим Бородачу совершенно неожиданно повезло.

Теперь он ждал Ансельмо в своей берлоге, рассчитывая убедить его присоединиться к своему партизанскому отряду, в котором пока что был лишь один человек. Бородач ютился в нищей ночлежке, хозяин которой за несколько лишних бумажек согласился не задавать вопросов и не запоминать лиц. Разумеется, оставаться здесь надолго Итало не планировал – после каждой акции ему придется полностью менять свое место пребывания и, возможно, внешность.

В дверь постучали. Бородач проверил беретту и, повернувшись к двери так, чтобы можно было сразу выстрелить, сказал:

– Войдите!

Дверь отворилась, и в комнату вошел, слегка прихрамывая, Комиссар.

– Добрый вечер, Бородач.

– За тобой не следили?

– Зачем за мной следить? Я полностью легален и чист перед законом.

– Карабинеров я не боюсь, Ансельмо – они, скорее всего, уже давным-давно о моем существовании позабыли. Фашисты – совсем другое дело.

– В любом случае, я ничего не заметил.

Комиссара, очевидно, раздражала эта осторожность, но отказываться от нее Бородач не был намерен.

– Садись. У меня есть немного вина, будешь?

– А кофе есть?

– Нет, кофе нет.

Бородач налил себе и Комиссару вина и, не присаживаясь, приступил к делам:

– Ты нашел толкового парня?

В общем, да. Не сидел, не задерживался, у властей на него ничего нет. Сочувствует нам, но в Партии не состоит и ни в каких акциях не участвовал. Зовут, Чи…

– Сколько лет?

– Чуть за двадцать.

– Плохо – молод. Может сдрейфить.

– Бородач, скажи, наконец, зачем он тебе?

– Я прикинул – нам в любом случае нужен третий.

– Нам? Я же говорил тебе, что не буду участвовать в акциях, которые не согласованы с Партией.

– Партия не одобрит наше выступление, Комиссар!

Ансельмо сделал большой глоток, взяв паузу на размышления. Бородач говорил ему, что не хочет иметь дел с Партией, но о том, что Партия не одобрит саму акцию, он молчал.

– Партия многое может одобрить… Что ты планируешь, Итало?

– Террор.

Вопреки ожиданиям Бородача, Комиссар рассмеялся. Сквозь смех он спросил:

– И кого ты собрался терроризировать?

– Фашистов. Всех: Социальное движение, старых чернорубашечников, их агентов во власти. Если получится, хотелось бы даже их верхушку заставить трястись.

– А может, хватит уже террора, Итало? Мы все равно с фашистами в одной лодке – нас обоих подмяли республиканские никакисты, которые только и делают, что продают Италию Штатам кусок за куском.

– И в такой ситуации ты говоришь: «хватит террора»?! Да как ты вообще можешь сравнивать нас с чернорубашечниками?!

Комиссар чуть приподнял левую штанину, чтобы Бородач мог увидеть шрам на том месте, где Ансельмо сломали ногу.

– Я могу сравнивать кого хочу и с кем хочу. Ты давно не был дома, Бородач – Италия изменилась. В нашей молодости все перлись по политике. Фашизм, марксизм, капитализм – каждый верил в какой-нибудь –изм. Сейчас люди прутся от кино, телевидения, музыки и настоящих наркотиков. Мы с фашистами уже проиграли, просто это еще не так заметно.

Комиссар встал, собираясь уходить.

– Итало, захочешь вспомнить старые времена, помянуть павших, просто поговорить – ты знаешь, где меня найти, но в подполье я не вернусь и помогать тебе начать новую партизанскую войну я не стану. Чао.

– Лихо тебя эти утюги отгладили, Комиссар…

Похоже, Мариани удалось задеть своего старого товарища за живое. Ансельмо развернулся и посмотрел прямо в глаза Бородача.

– А ты и сам попробовал бы хоть раз побыть тем, чью диктатуру мы хотим установить, может и понял бы, когда нужно драться, когда любить, а когда угомониться!

– Зачем, чтобы стать таким, как ты?

– Нет, для того, чтобы говоря о борьбе за трудовой народ, ты не врал хотя бы самому себе!

Комиссар распрощался и направился к двери. Бородач надеялся убедить Ансельмо простыми аргументами,