– Почему вы так говорите? – неприязненно спросил Комзаев.

– Да потому, что вы с ней так говорите! – окрысился ВалентинДмитриевич. – Думаете, почему у нее припадки начинаются? Мне за дверью все вашидурацкие вопросы слышны. Интересная у вас версия вырисовывается! Как будто мояжена нарочно привела девчонку туда, где ее так ловко подстрелили! А ведь, междупрочим, именно убитая сидела до конца приема, ждала мою жену, а не наоборот!

– С чего вы это взяли? – холодно спросил Комзаев.

– То есть? – с такой же интонацией произнес Залесский. – Выразве не слышали, что рассказывала моя жена?

– Я слышал, что показывала Валентина Николаевна, – уточнилКомзаев, даже не соображая, какой лингвистический кошмар он только что породил.– Но это только ее показания. Ни опровергнуть, ни подтвердить эти слова, как выпонимаете, никто не может.

– Почему никто? Уборщица видела, как Люда там сидела, ввестибюле, меня ждала, – слабым голосом проронила Валентина.

– А почему ждала? Может быть, именно вы попросили ееподождать! – с видом прокурора Вышинского изрек Комзаев. – Чтобы потом…

Валентина откинулась на спинку стула. Она устала так, чтоготова была прямо сейчас лечь и заснуть. А впрочем, можно и не ложиться –поспать сидя. Только бы хоть на минуточку избавиться от товарища Комзаева. Нет,прав Валька – надо было бежать бегом с того кошмарного места. Ведь с первоговзгляда было понятно, что Люде Головиной ничем не помочь, что она убитанаповал. Ну да, именно это и лишило Валентину всякого соображения. Начала оратьчто есть мочи, звать на помощь. Вдобавок от потрясения у нее сердце схватилотак, что не могла встать, пока ее не подняли добрые люди. Та молодая пара,парень с девчонкой, сначала даже подумали, что Валентина тоже ранена, так онакричала и задыхалась.

Натуральная истерика, конечно, а ведь она всегда считала,что у нее довольно крепкие нервы. Может, они и крепкие – для нормальной жизни.А для такой вот внезапной экстремалки?..

– Версии, видите ли! – вдруг проворчал Комзаев. – Откуда вамзнать, какие у меня могут быть версии? Поневоле начнешь метаться туда-сюда,если вы одно говорите, а оперативные данные у меня совершенно другие!

– В каком смысле? – тупо спросила Валентина.

– А в таком, – Комзаев похлопал ладонью по двум-трембумажкам, сцепленным скрепочкой. Их минут пятнадцать назад принесла емукакая-то суровая барышня в форме и с погонами прапорщика. Видимо, в них и былите самые оперативные данные. – В самом прямом! Вы уверяете, будто девушку,которая пришла к вам на прием и ожидала вас до закрытия консультации, звалиЛюдмила Головина.

– Людмила Михайловна Головина, – уточнила Валентина.

– Совершенно верно, – нетерпеливо кивнул Комзаев. – А годрождения вы какой называете?

– Год рождения – 1980-й, – вспомнила Валентина запись вкарточке. – Только это не я называю, а сама Людмила в регистратуре назвала.

– А по паспорту вы эти данные проверяли? – чуть подавшисьвперед и глядя на Валентину исподлобья, спросил Комзаев. Вид при этом у негобыл настолько бдительно-недоверчивый, что Валентина невольно вспомнила кадр изкакого-то старого-престарого фильма. Что-то такое про допросангло-франко-германской, а заодно американо-японской шпионки. Следователь тамсидел вот точно с таким же видом. Ну а шпионка была как две капли воды – докторЗалесская, обессиленно обвисшая на стуле.

– Ох… – тяжело вздохнула Валентина. – Конечно, нет.

– Конечно, нет?! – возмущенно повторил Комзаев. – А почему?

– Да потому, что нету у меня времени – паспорта у моихпациентов проверять. Это делают в регистратуре, когда заполняют карту платногопациента.

Она опустила глаза. Строго говоря, у платников паспортапроверяли далеко не всегда. Главное – деньги за визит, своего рода гарантияконфиденциальности. В самом деле – может, у человека такие проблемы, которымион ни с кем не хочет делиться. Нынче у нас как бы уважаются права личности.

Вот именно – как бы.

– А что такое с ними, с паспортными данными этой Люды? –устало спросила Валентина. – Что она не так называла? Годы себе прибавила? Ейеще нет восемнадцати? Но какое это теперь имеет значение?

– В сумочке убитой девушки обнаружены два паспорта. Один –нового образца – на имя Людмилы Константиновны Рукавишниковой, 1980 годарождения, а никакой не Головиной. Фотография Рукавишниковой соответствуетвнешности убитой, насколько можно судить при беглом осмотре. ПрописанаРукавишникова в городе Слободянске, в Чувашии, на улице Энгельса, в домешестьдесят четыре, в квартире шестьдесят. Мы запросили Слободянск, однакоответа еще не получили. Что же касается Головиной Людмилы Михайловны, 1980 годарождения, то она блондинка с большими глазами и коротко стриженными волосами –судя по фотографии в паспорте старого образца, который мы также обнаружили всумке убитой. Паспорт этот, по нашим данным, значится как украденный. О егопропаже Головина заявила еще в августе прошлого года и с тех пор успелаполучить документ нового образца. Так что вы дали нам заведомо неверные данныеотносительно вашей пациентки, – констатировал Комзаев не без угрюмого торжествав голосе.

– Уж извините, чем богаты, тем и рады, – развела рукамиВалентина, настолько измученная, что даже обиды никакой на странного мента нечувствовала. Наверное, парень и сам до смерти устал за день, вот и ломитневесть что.

Интересно, он сегодня собирается отпустить их с Валентиномдомой? Или дело кончится тем, что Залесский побредет в любимый садик Пушкина,где стоит их дом, один-одинешенек? А его преступная жена будет препровождена вузилище на те двое или трое суток, на которые органы правопорядка имеют правозадерживать подозреваемых?

«Ладно, – со смертной тоской подумала Валентина, – пускайзадерживают. Я до такой степени устала, что с удовольствием проспала бы именнотрое суток – вообще не вставая. Правда, не уверена, что мне такое право будетпредоставлено. Замучают небось допросами! Да и вообще, по-моему, я где-точитала, будто они имеют право даже не на трое, а на десять суток людейзадерживать без предъявления обвинения. Нет, десять суток мне не проспать, дажеесли на допросы тягать не станут…»

Она покосилась на мужа, который сидел набычась, бросая наКомзаева мрачные взгляды, и почувствовала, что на душе стало малость полегче.