Однако за прошедшие двадцать лет рост числа врачей, готовых работать полный день в ER просто потому, что им там нравится, привел к накоплению знаний, относящихся конкретно к экстренной медицине. Стали выходить статьи, публиковаться книги; была учреждена общенациональная профессиональная организация – Американский совет врачей экстренной медицины; организовывались ординатуры; появился специальный экзаменационный совет, который получил право выдавать дипломы по экстренной медицине. Проводились впечатляющие научные исследования, совершившие настоящую революцию в области лечения травм, реанимации, обеспечения дыхания – и многих других.

По мере развития событий мы из врачей скорой помощи превратились в докторов экстренной медицины, то есть выделились в собственную специальность. Одновременно изменилось и наше место работы: теперь это был не ER, то есть пункт скорой помощи, а отделение экстренной медицины.

Процесс оказался нелегким. Врачей, стоявших у его истоков, многие из которых уже ушли на пенсию или скончались, можно по праву считать героями медицинской профессии.

В наше время врачи экстренной медицины не любят, когда их называют «скорой помощью». И работают они в отделении экстренной медицины, а не в каком-то там пункте. Это справедливо: они заслужили свои почести. Да, мы больше не цирковые акробаты.

И тут мне придется извиниться перед читателем. В этой книге я частенько называю свое место работы «скорой помощью». Именно здесь я провел большую часть жизни. Хотите знать, почему? Во-первых, уж не знаю, к добру или к худу, благодаря телесериалам и кино, то место, куда срочно доставляют пострадавших, по-прежнему называется скорой помощью – ER. Во-вторых, от своих коллег-хирургов мы научились тому, что, пускай для нас и организовано целое отделение, с больным мы работаем в отдельной палате, то есть все в том же пункте. И наконец – только никому не говорите! – по вечерам, укрывшись у себя дома, я радуюсь, что стал врачом скорой помощи. Все-таки здорово работать в цирке.

Тем не менее когда произошла эта история, я еще считался педиатром и только изредка дежурил в ER. Случалось, что дети в те времена болели по причинам, которых ныне не существует. Первым в списке шел микроорганизм под названием Haemophilus influenzae. Возможно, вы слышали о так называемой гемофильной инфекции, или ХИБ. В наше время практически все дети в США привиты от этой болезни. Но тогда о поголовной иммунизации против ХИБ можно было только мечтать.

Мы часто сталкивались с ее проявлениями. (Я говорю о ХИБ-инфекции в прошлом времени, но полностью она не исчезла. Просто чем больше детей получают прививки, тем реже мы с ней сталкиваемся.) А были они трех видов.

Чаще всего к нам поступали дети с ушной инфекцией. Тут все просто: раз у ребенка температура, загляни в уши. Гной за барабанной перепонкой? Выпиши амоксициллин. Все, следующий. (Резистентность к антибиотикам? Нет, не слышал – тогда было именно так.)

Второй вариант развития ХИБ встречался гораздо реже, но представлял куда большую опасность. Она являлась одной из наиболее распространенных причин менингита. И тут уже требовалась экстренная помощь.

Наверняка вы слышали о менингите. Так называют воспаление мозговых оболочек. Точнее, с них все начинается. Но если менингит не лечить, то за считанные часы он распространится на сам мозг. За этим последует смерть – или тяжелое неизлечимое повреждение мозга. (Менингококковый менингит, которым заражаются солдаты и школьники, вызывается другим возбудителем. Он по-прежнему широко распространен, несмотря на иммунизацию, и смертность от него выше.)

Менингит, спровоцированный ХИБ-инфекцией, нам встречался нечасто, но и редким его назвать было нельзя. Обычно ко мне попадало три-четыре заболевших в год, к моим коллегам тоже. Если диагноз ставился верно и назначался подходящий антибиотик, большинство детей вскоре поправлялось. Но мы всегда были начеку.

Но иногда ХИБ-инфекция могла сыграть злую шутку. И как раз об этом следующая история.

Дело было в выходной: в этом я уверен, потому что только по выходным работал в скорой помощи, а не в своем кабинете. Помню, мне позвонила встревоженная мать: у ее пятилетнего сына внезапно сильно поднялась температура. Больше всего ее беспокоило то, что у него болела шея, и он не мог ей шевелить.

Высокая температура, плохое самочувствие и боль в шее? Менингит – пока не подтвердится другое, и надо поторапливаться. Чем скорей мы поставим диагноз и начнем вводить антибиотики, тем больше у ребенка шансов выздороветь. Я велел ей немедленно везти малыша к нам и приготовился его встретить.

Я сообщил сестре, какого пациента мы ожидаем, и распорядился подготовить капельницу и люмбальную пункцию. Капельница потребуется для антибиотиков; люмбальная пункция необходима, чтобы поставить диагноз. Инфекция развивается в мозгу, туда втыкать иголки мы не можем. Однако жидкость, окружающая мозг, циркулирует и по позвоночному каналу, так что, взяв оттуда анализ, мы сможем определить наличие возбудителя. Кстати, по этой же причине у больных с менингитом болит шея. Мозг воспаляется, а с ним и спинномозговой канал, так что любое движение причиняет боль.

Думаю, большинство людей представляет себе, как делается люмбальная пункция: пациент сворачивается в клубок, так что позвоночник выгибается, и пространство между позвонками немного увеличивается, позволяя ввести туда иглу. Мы протираем кожу антисептиком и колем между позвонками внизу спины, проникая в спинномозговой канал. Жидкость стекает в трубку, и мы исследуем ее на наличие гнойных клеток, бактерий и других признаков инфицирования.

Звучит страшновато, но на самом деле процедура в целом безопасная. Спинной мозг заканчивается примерно во второй трети спины, и в канале остаются только длинные тонкие нити спинальных нервов, выходящих за пределы позвоночника. Их еще называют «конским хвостом», потому что внешне они на него очень похожи. Шанс, что игла случайно попадет в нерв, примерно такой же, как проколоть волос в конском хвосте. Практически невозможно – даже если пытаться специально.

Сестра была великолепна. Я отлично ее помню[5]. Она подготовила набор для люмбальной пункции, распечатала его и уже подвешивала капельницу, когда мать привезла ребенка.

Я немедленно проводил их в процедурную и осмотрел малыша. Не помню, какая у него была температура, но точно очень высокая. Он был очень бледен, дыхание учащенное. Я спросил, может ли он посмотреть себе на ноги (проверка на подвижность шеи), но шея у него совсем не сгибалась. Я не стал расспрашивать дальше, быстро сообщил матери, что дело серьезное, подозрение на менингит, и надо немедленно сделать люмбальную пункцию. Она кивнула. Ребенок уже сидел на столе, так что, с помощью медсестры, мы уложили его на спину, потом перевернули на бок и помогли свернуться в клубок для пункции.