Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через полгода Кадри выросла, и «четвертушку» сменила «половинка». До самого лета Кадри усердно занималась, забыв про дворовых подруг и потасканных предыдущими хозяйками кукол. Каждый день, в любую свободную минуту – дома скрипка, трижды в неделю – музыкальная школа.
В сентябре начался первый класс обычной школы. Скрипка куда-то бесследно пропала из дома. Неделя, вторая…
– Папа, когда на музыку?
Отец молча отвел глаза.
– Па-а-а-п! Скрипка где?
Что-то говорил отец – про то, что положение сложное, что денег нет, что дорого в музыкальной школе учиться. Что-то еще говорил. В чем-то оправдывался. Кадри уже не слушала. Уже – не слышала. И даже – не плакала. Просто зашла в комнату. Открыла шкаф. На том месте, где раньше лежал скрипичный футляр, – зияющая пустота. И звенящая тишина. И лишь легкий, тонкий, едва-едва уловимый, запах канифоли.
– Андрюша, ты поступай, как знаешь. Я не неволю, не держу.
Лежавший на столе телефон Андрея запел голосом Фредди: «It’s a kind of magic!..»[9]
– Это Док! – воскликнул Андрей. – У меня нет тайн от жены! – и нажал кнопку громкой связи.
Юкки спала, уютно подложив ладошку под щеку. К Доку сон не шел. Семичасовой джетлаг на восток – непросто. Вот на запад, почему-то, переносится легче. Сказал вчера по телефону: не встречай, сам доеду; рейс со стыковкой, первое «плечо» задерживают, могу не успеть на коннект. Но ничего, в воздухе как-то нагнали, обошлось, даже время на кофе с пирожным в Дубае осталось. А все равно, вышел в Нарите, по сторонам осматриваясь – стоит! С ноги на ногу переминается, ну просто словно пацанка какая, честное слово. Захотелось – в охапку да на руки, как ребенка, прямо там. Едва удержался.
Дверь в ночлежку свою открыла – Док не рассчитал, приложился к притолке макушкой. Рассмеялся, потирая ушибленную сдуру голову. Заплакала – осторожнее, ты такой большой, здешние размеры не для тебя! Обнял, успокоил. Вот, спит теперь в обнимку с Чебурашкой, подаренным три с половиной года назад в проливной дождь на берегу Новодевичьего пруда.
– Да оставь ты его!
– Не могу.
– Почему?
– Это у меня от тебя.
– Ты всегда с ним засыпаешь?
– Да…
– Почему?
– Он мой мужчина. Мой единственный мужчина.
– Что, все три года?!
– Все…
Сказала, зарделась, в полутьме спрятала лицо в подушку. Один ночничок в крохотной комнатушке. В пяти минутах от Сибуя, в считаных шагах от футуристического пейзажа с высотками, перекрестками, рекой из машин, летящими над Токио поездами. А тут, внутри панельного игрушечного домика – средневековье какое-то. Футон[10] на полу, а ведь холодрыга – февраль. Док вывернул отопительный режим кондиционера на максимум, в красный, самый горячий, сектор. Юкки всплеснула руками:
– Ой, ты что, это же так дорого!
Посмотрел, как учитель на проштрафившуюся школьницу. Смутилась, опустила глаза, пролепетала:
– Я привыкла.
– К чему – к холоду?!
– Привыкла, что не для кого и незачем быть теплой.
Прижалась, затихла.
– Ты почему тогда пропала?
Только крепче прижалась.
– Почему? Скажи, почему? Ты обо мне подумала? Ты о себе, наконец, подумала?!
– Твоя жена сказала…
– Что значит «сказала»?!.. – возмущенно начал Док и тут же осекся.
А и правда, кто создал всю ситуацию? Ты и создал. Ты – автор. Тебе лавры, почести и «оскары», тебе и расхлебывать. Ты что думал – что все будет как в пошлом кино: слюняво, безоблачно и со звуком в «долби сэрраунд»? Она тебе в дочери годится. В до-че-ри. У вас разница в двадцать пять с плюсом. Ты что, с женой разведен был? Или как? Чего ты добивался от рожденной, выращенной и воспитанной в японской традиции – чтобы она эмансипе изображала, прыгая перед тобой в латексе и крутя пируэты на шесте кверху задницей?! Ты этого ждал, старый дурак?!
Захотелось пить. Сквозь коротенький узенький коридорчик от комнатенки к входной двери нормально протиснуться только боком. Ввинтился в кухонный закуток напротив такой же крошечной ванной, открыл холодильник, с непривычки дверцей попав по колену, поморщился. Глотнул минералки. Чем глубже в токийскую ночь, тем меньше хотелось спать.
Надел куртку, взял в руку кроссовки. Снова коридорчик, потом – по стеночке, лишь бы не потревожить спящую на полу Юкки – и к раздвижной балконной двери. Быстро открыл, проскользнул, закрыл. Места на балконе не было. Слева стиралка, с откидывающимся верхним люком, с обширными следами ржавчины на корпусе. Справа, прямо на балконном полу, гудящий модуль кондиционера. Впрочем, не так уж плохо – если стоять, то вполне нормально, даже можно и не боком. А присесть захочется, то вот тебе кондиционер – вместо табуретки. Правда, из него прилично дует холодом, но если сбоку примоститься и не подставлять ноги под обдув, то нормально. Третий этаж. Узкая улочка. Чуть за полночь. Сырой порывистый ветер. Февраль, хоть и конец. Сакуры голые стоят. Месяц еще как минимум до буйной розовой весны. Ну и плевать. Моя весна начинается сейчас.
Слабые вспышки в глазах – одна, вторая, третья. Тихий голос внутри головы:
– Доброй ночи!
– Здравствуйте, Олаф! Будем разговаривать?
– Да. Мне есть что вам сказать.
– Говорите.
– Таким способом у вас сил не хватит. Давайте обычным.
– Хорошо. Сейчас наберу.
Док достал телефон, выудил из кармана гарнитуру. Включил голосовую связь в мессенджере, положил телефон на стиральную машину. Вдалеке, на перекрестке, тревожным желтым мигал ночной светофор. Вспышка – пауза – вспышка… Завораживает. Сил нет оторвать взгляд.
– Я здесь, Олаф.
– Как долетели?
– Спасибо, без приключений.
– Непривычно слышать от человека, чья жизнь теперь – сплошные приключения!
– Именно! – рассмеялся в ответ Док. – Выкладывайте, зачем понадобился. Что я знаю совершенно точно, вы бы не стали выходить на связь без причины.
– Да бросьте, Док, – слова Олафа звучали иронично, – я же с людьми работаю, понабрался тут от вас манер и привычек. Так что теперь вполне могу и без причины. Так, по-соседски, почтение засвидетельствовать.
– Тогда взаимно! – не переставая смеяться, промолвил Док.